Таким образом, уже Стюарт Милль не видит в эгоистическом двигателе и в погоне за барышом "универсального и неизменного" стимула деятельности человека. Больше того, в предыдущей главе мы видели, что у Стюарта Милля эгоизм, или интерес, вмещает в себя, по самому своему определению, альтруизм.

Но и тут упреки экономистов-историков, несмотря на их пре­увеличения, вынудили даже экономистов других школ точнее оп­ределить свою точку зрения в этом отношении. Ныне Маршалл утверждает, что экономисты "занимаются человеком таким, как он есть; не абстрактным или экономическим человеком, а человеком из плоти и крови". И если, говорит Маршалл, из всех мотивов, ко­торым подчиняется человек, экономист в особенности изучает по­гоню за барышом, то это происходит не потому, что он хочет све­сти политическую экономию к "естественной истории эгоизма", а просто потому, что, будучи весьма часто измеримыми в деньгах, действия этого двигателя легче поддаются научному изучению, чем другие двигатели, например стремление к благотворительно­сти, тщеславие или чувство долга. Что касается гедонистов, у кото­рых чистая экономия покоится на подсчете удовольствий и не- приятностей, то они старательно отмечают, что принимаемая ими гипотеза есть удобное упрощение действительности, необходимое для возможно более глубокого анализа явлений. Это абстракция, необходимая и вследствие того даже законная, но все-таки абстрак­ция.

3) Но как раз по этому поводу историческая школа бросает клас­сикам новый упрек — злоупотребление абстракцией и дедукцией, и на этом уровне она, может быть, больше всего и настаивает.

Школа хотела бы на место дедукции поставить в качестве преоб­ладающего метода основанную на наблюдении индукцию.

Критика дедуктивного мышления стоит в тесной связи с пред­ыдущей критикой. Видя в человеческой деятельности только один двигатель, классические экономисты, по словам экономистов-исто­риков, считали возможным из этой единственной тенденции выве­сти путем априорных рассуждении все экономические законы. Не­достаточность такого приема бросается в глаза, если принять во внимание многочисленность существующих в экономическом ми­ре двигателей. С ним школа дала карикатуру действительности, а не точное изображение ее. Только упорное наблюдение, опираю­щееся на осторожную индукцию, приведет к созданию экономиче­ской теории, охватывающей всю сложность явлений. "В буду­щем, — писал Шмоллер в 1883 г. в ответ Менгеру, — наступит для политической экономии новая эпоха; но это случится исключи­тельно благодаря содействию всех тех исторических, описатель­ных и статистических материалов, которые собираются ныне, а не вследствие беспрестанной дистилляции абстрактных предло­жений старого догматизма, которые дистиллировались уже сот­ни раз".[8]

На критике метода "молодая историческая школа" больше всего и останавливалась, и Менгер вправе был сказать, что "для нее ис­кусство абстрактного мышления даже тогда, когда оно отмечено ве­личайшей глубиной и оригинальностью, даже тогда, когда оно опирается на основы обширнейшего опыта, словом, на данные, ко­торые в других теоретических науках обеспечивают людям вели­чайшую славу ученых, — для нее все это представляется второсте­пенным, почти злом, по сравнению с плодами какой-нибудь добро­совестной компиляции".

Действительно, в своей критике абстракции и дедукции у клас­сиков историческая школа неправильно смешивала две вещи:

пользование методом и сам метод.

Никто не будет отрицать, что классики часто исходили из не­точных посылок или, исходя из правильных посылок, слишком быстро и без достаточной проверки допускали, что их выводы всег­да оправдываются фактами. Никто не будет оспаривать, что их ана­лиз часто был неполным, обобщения поспешными и формулы со­мнительными.

Но отсюда еще далеко до непризнания самой законности абст­ракции и дедукции. Изолировать какую-нибудь категорию двигате­лей человека для отдельного рассмотрения действий их не значит отрицать действие других двигателей, подобно тому как при изуче­нии действия тяготения на тела не отрицается существование дру­гих влияний. В такой науке, как политическая экономия, где невоз­можно производство опытов, абстракция и анализ являются един­ственными, находящимися в распоряжении ученого средствами, чтобы распутать клубок переплетающихся в действительности влияний. Такая операция вполне законна, хотя и не имеет большо­го практического значения, даже если таким образом изолирован­ный двигатель будет второстепенным. Но с тем большим основа­нием к ней можно прибегать, когда двигатель, о котором здесь идет речь, — поиски барыша или удовлетворение материальных по­требностей - оказывает на экономическую деятельность преобла­дающее влияние, которого за ним нельзя не признать.

Операция, позволяющая ему ориентироваться в сложном спле­тении явлений, столь естественна, скажем даже, столь необходима, что критика исторической школы не помешала росту влияния абс­трактного и дедуктивного метода в экономической литературе за последние тридцать лет. Правда, современные продолжатели клас­сиков пользуются иначе абстрактным методом, нежели первые классики. Произведя более точный психологический анализ по­требностей, которые должны удовлетворять личный интерес, они дали дедукции более прочный исходный пункт. С другой стороны, воспользовавшись не только законами обыкновенной логики, но и правилами математического анализа, они усовершенствовали сам механизм дедукции. И потому их выводы во многих отношениях весьма отличны от выводов классиков.

В наши дни начатое исторической школой противопоставление индуктивного и дедуктивного методов, к счастью, не представляет больше почти никакого интереса. Самые выдающиеся экономи­сты признают их одинаково необходимыми. Между самыми раз­личными писателями устанавливается согласие для устранения вопросов о методе как второстепенных для предания забвению всех этих контроверз, от которых наука почти ничего не выиграла. Заканчивая этот параграф, нелишне указать на мнения некоторых людей, представляющих ныне весьма различные тенденции и ду­мающих, однако, почти одинаково по этому предмету. "Дискуссии о методе, — говорит Парето, — чистая потеря времени. Цель нау­ки — познание однообразия явлений, и потому надлежит следовать всяким путем, придерживаться всякого метода, который ведет к цели". "Всегда будет нужда, — говорит Маршалл, — в работниках с различными склонностями и целями, работающих бок о бок: одни главным образом над наблюдениями фактов, а другие над науч­ным анализом . экономистом должны быть использованы после­довательно все изложенные в руководствах по научной логике при­емы, с помощью которых можно открыть связь между причинами и следствиями". После этих писателей, прибегающих преимущест­венно к дедуктивному методу, сошлемся теперь на экономистов-историков. Шмоллер первый написал в одном месте: "Индукция и дедукция одинаково необходимы для науки, как правая и левая но­ги для ходьбы". Может быть, особенно замечательно мнение Бюхера — экономиста, которому историческая школа обязана некоторы­ми из самых оригинальных своих заслуг: "Следует, — пишет он, — порадоваться, что за периодом деятельного накопления материа­лов наступило ныне время усердного пересмотра проблем совре­менной экономии обмена, исправления и развития старой систе­мы с помощью тех же самых средств, с которыми было начато их изучение, но со значительно более многочисленными фактами в руках. Ибо для проникновения в причинную сложность явлений об­мена не существует фактически иного метода исследования, кроме обособляющей абстракции и логической дедукции. Статистика — единственный индуктивный прием, который может иметь побоч­ное значение; но для большинства проблем, о которых здесь идет речь, она недостаточно тонка и недостаточно проницательна и мо­жет быть использована лишь как подсобный прием для дополне­ния или проверки".