Во время коронации Павла I Чарторыйский по поруче­нию Александра подготовил проект “манифеста”, в кото­ром указывалось на “неудобства” неограниченной монар­хии и на выгоды той формы правления, которую Алек­сандр, когда он станет императором, надеялся даровать, утвердив свободу и правосудие. Далее говорилось, что Александр, “исполнив эту священную для него обязан­ность”, намерен “отказаться от власти для того, чтобы признанный наиболее достойным ее носить мог упрочить и усовершенствовать дело, основание которого он поло­жил”. Александр был весьма доволен составленным проектом, благодарил за него Чарторыйского, а затем на­дежно спрятал проект и никогда не заговаривал о нем. Это было вполне в духе Александра.

Впоследствии, уже будучи императором, он не раз заяв­лял о своем намерении ввести в Россию конституцию, “за­конно-свободные учреждения”, представительное прав­ление, поручал составить проекты в этом духе, одобрял их и неизменно прятал под сукно. Разрыв между словом и делом, демагогическими заявлениями и реальной полити­кой был для него характерен и находит свое объяснение в несомненном влиянии противоречивой политики “про­свещенного абсолютизма”: модные либеральные и про­светительские идеи прекрасно уживались в ней с реак­ционной абсолютистско-крепостнической практикой.

“Ужасная четырехлетняя школа при Павле”, по словам Н. М. Карамзина, не прошла для Александра бесследно. К скрытности и лицемерию прибавился и страх перед де­спотом-отцом, а впоследствии и боязнь заговора. Не только “тень убитого отца” (Павла I), но и опасность са­мому стать жертвой заговора, постоянно преследовали Александра. Правление Павла I вызвало всеобщее недо­вольство, особенно дворянства, интересы которого были сильно ущемлены (восстановление обязательной службы и телесных наказаний для дворян, введение для них массы стеснений и ограничений). К тому же при непредсказу­емом поведении Павла никто не мог чувствовать себя в безопасности. Не чувствовал себя в безопасности и Алек­сандр. Один из современников свидетельствует, что Па­вел уже готовил приказ своим фаворитам Аракчееву и Ф. И. Линденеру “заточить императрицу и двух ее сыно­вей и тем избавиться от всех тех, которые казались ему подозрительными”. Императрицу Марию Федоровну предполагалось сослать в Холмогоры, Александра поса­дить в Шлиссельбург, а Константина в Петропавловскую крепость. Это и помогло заговорщикам привлечь Алек­сандра на свою сторону.

Заговор против Павла I созрел уже к середине 1800 го­да. Вдохновителем его был екатерининский вельможа, опытный политик и дипломат, граф Н. П. Панин, а руко­водителем и исполнителем петербургский военный гене­рал-губернатор граф П. А. Пален. К заговору был прича-стен и английский посол Чарльз Витворт. Была вовле­чена в него также большая группа офицеров. В сентябре 1800 г. состоялся конфиденциальный разговор Панина с Александром, в котором он “намекнул” на возможное на­сильственное устранение Павла. Далее все переговоры с Александром вел Пален. Александр дал согласие при условии сохранения жизни отца, даже заставил Палена в этом поклясться. “Я дал ему это обещание, — говорил по­сле Пален, — я не был так безрассуден, чтобы ручаться за то, что было невозможно. Но нужно было успокоить

угрызения совести моего будущего государя. Я наружно согласился с его намерением, хотя был убежден, что оно невыполнимо”. Впоследствии Александр утверждал, что заговорщики его “обманули” и демонстративно удалил их всех в деревни. Некоторые исследователи полагают, что Александр лишь на словах потребовал от заговор­щиков клятвы, хотя сам не рассчитывал на иной исход дела.

В начале марта 1801 г. Павел прослышал о готовя­щемся заговоре и поделился этим с Паленом. Медлить было нельзя. С Александром был согласован срок вы­ступления — ночь с 11 на 12 марта, когда караул должны были нести солдаты Семеновского полка, шефом кото­рого был Александр. В полночь 60 заговорщиков-офице­ров пересекли Марсово поле, переправились через за­мерзшие рвы, окружавшие только что выстроенный Ми­хайловский замок, куда Павел переселился как в наибо­лее “надежное” место. Разоружив не оказавшую сопро­тивления охрану, заговорщики проникли в замок. В ком­нату Павла заговорщики шли двумя путями, разбившись на группы. Когда они ворвались в спальню императора, то, к своему ужасу, увидели, что она пуста. Мелькнула мысль, что Павел бежал через потайную дверь, но вскоре заметили его скорчившимся от страха за ширмой. Павел на коленях умолял заговорщиков сохранить ему жизнь, обещая выполнить все их требования. Но события разви­вались стремительно. Вторая партия заговорщиков своим шумным приближением напугала первую, и та решила не­медленно покончить с Павлом. В суматохе некоторые даже бросились бежать, кто-то сбросил ночник, и в темноте Павла прикончили. Говорят, что табакерка П. А. Зубова и шарф Я. Ф. Скарятина были главными орудиями его убийства.

В первом часу ночи Пален принес весть Александру о “скоропостижной кончине” его отца. Рассказывают, что Александр “залился слезами”. Пален заставил его выйти к собранным во дворе Михайловского замка Семенов­скому и Преображенскому полкам. “Довольно ребячить­ся, ступайте царствовать и покажитесь гвардии”, — ска­зал он. 12 марта 1801 г. был обнародован манифест, в ко­тором говорилось: “Судьбам Всевышнего угодно было прекратить жизнь любезнейшего родителя нашего, госу­даря императора Павла Петровича, скончавшегося скоропостижно апоплексическим ударом в ночь с 11-го на 12-е число сего месяца”.

При известии о смерти Павла I “столичное общество предалось необузданной и ребяческой радости, восторг выходил даже из пределов благопристойности”, — вспо­минал один из современников. Дружный хор торжествен­ных од приветствовал восшествие на престол Александ­ра I. Среди них была и ода Г. Р. Державина “На всерадост-ное восшествие на престол императора Александра Пер­вого”. Правда, она не была пропущена в печать, ибо в ней содержался недвусмысленный намек на дворцовый пере­ворот, но Александр пожаловал за нее поэту бриллианто­вый перстень. День коронации нового царя, состояв­шейся 15 сентября 1801 г., приветствовал стихами и Н. М. Карамзин. “После краткого и несчастливого цар­ствования Павла вступление на престол Александра было встречено восторженными возгласами, — писал дека­брист А. М. Муравьев. — Никогда еще большие чаяния не возлагались у нас на наследника власти. Спешили за­быть безумное царствование. Все надеялись на ученика Лагарпа и Муравьева”.

Сам Александр своим поведением и даже внешним ви­дом производил благоприятное впечатление на публику. Скромно одетый император “запросто” разъезжал или гулял пешком по улицам Петербурга, и толпа востор­женно приветствовала его, а он милостиво отвечал на эту дань почтения. Самые его слова и поступки, по выраже­нию Муравьева, “дышали желанием быть любимым”.

В августе 1801 г. в Петербурге появился вызванный Александром из Женевы Лагарп. Но это был уже не тот республиканец и “якобинец”, некогда смущавший при­дворные круги. Теперь он предостерегает своего воспи­танника от “призрачной свободы народных собраний и либеральных увлечений вообще”, указывает на пример Пруссии, “соединившей с законами порядок”, — твердую монархическую власть. “Не дайте себя увлечь тем отвра­щением, какое внушает вам абсолютная власть, сохра­ните ее в целости и нераздельно”, — наставлял Лагарп. Он давал совет: “Надо приучать своих министров к мы­сли, что они — только уполномоченные”, обязанные до­кладывать монарху все дела “во всей полноте и отчетли­вости”; царю следует “выслушивать внимательно их мне­ния, но решения принимать самому и без них, так что им остается лишь исполнение”. Наконец, он требовал от Александра покарать убийц Павла, дабы впредь не было подобных покушений. Лагарп хотя и понимал вред крепо­стничества, но советовал Александру вести дело к отмене крепостного права постепенно, “без шума и тревоги” и без малейшего посягательства на права собственности дворянства.