Оба уровня символического пространства оказываются весь­ма далеко отстоящими от массовых жизненных интересов. Более того, борьба за утверждение в символическом пространстве вле­чет за собой огромные жертвы в реальном жизненном мире сооб­ществ, втянутых в конфликт по поводу символических интересов. Речь идет как о жертвах в виде человеческих жизней, пожираемых войной, так и о разрушении материальных, вещественных цен­ностей. Следовательно, одновременно с массовыми процессами обнищания, разрухи, обострения эпидемиологической ситуации, увеличением риска катастроф, с практикой повседневных убийств и разрушения жилищ идет процесс личного обогащения очень уз­ких групп людей — политических элит, воплощающих в своем поведении приверженность символическим ценностям первого и второго порядка. В рамках этих групп идеальные и материальные интересы объединяются и действуют заодно, в то время как в мас­штабах всего сообщества они оказываютсяне только несовпадаю­щими, но и противостоящими друг другу.

Важная сторона конфликта, особенно в его насильственном воплощении, состоит в том, что он представляет собой определен­ную форму подготовки кадров, готовых к применению насилия, привыкших или привыкающих к убийству себе подобных, охва­ченных жаждой отмщения за свое унижение в бессмысленной вой­не. В общероссийских масштабах вновь воспроизводится потерян­ное афганское поколение; а в Чечне вырастают национальные ге­рои, хорошо владеющие оружием, умеющие организовывать ночные засады и обстрелы, обученные тактике городского боя, спо­собные организовать рейд для захвата заложников в городской больнице, но непривыкшие к организации элементарной хозяйст­венной жизни. По мнению именно этой части чеченского населе­ния только российская сторона несет ответственность за огром­ный материальный ущерб, причиненный республике, и, следова­тельно, она должна “компенсировать этот ущерб” за счет россий­ского населения.

. Выход из чеченского кризиса может быть обеспечен лишьна основе отделения символических ценностей от повседневных интересов. Символическое пространство, вырабатываемое конфликтующими сторонами, представляет собой источник принципов. Чтобы перейти к процессам мирного урегулирования, необходимо, как известно, искать компромисс на почве взаимных интересов, а не упираться в принципы. Если чеченская сторона будет постоянно отстаивать суверенитет, не отдавая себе отчета в содержательном характере реальной практики, которая стоит заэтим понятием, а российская сторона будет отстаивать конститу­ционные принципы безотносительно к их конкретному содержа­нию, то это будет означать прежде всего поддержку “партии вой­ны” в чеченском конфликте. Прекращение военных действий на основе договоренностей августа 1996 г. на уровне А. Лебедь — А. Масхадов означает прорыв в символических пространствах, созданных определенной частью политической и интеллектуаль­ной элиты обеих сторон, в пользу важнейшей ценности повсе-; дневного бытия — сохранения человеческих жизней. Критика этих договоренностей с позиций ущемления целостности Российско­го государства, равно как и с позиций паритета Чечни и России, означает эксплуатацию символов первого и второго порядка в пользу интересов “партии войны”.