Если природный, от молнии огонь и вообще огонь особо почитался у всех древних народов, особенно б эпоху палеоли­та, холодного климата как средство охраны от хищнкхоз и средство борьбы с ними, то особой «силой» обладал, по мне­нию праславян, «священный» огонь, добытый трением. Такой огонь разводили, чтобы спасти селение от заразы во время эпидемий и эпизоотии.

Во всех земледельческих мифах (у славян, в том числе) почитается земля, как источник плодородия, дающий человеку полезные растения, пропитание. Священное отношение к зем­ле-кормилице воспитывалось и в сезонных сельскохозяйствен­ных культовых обрядах и в песнях, в сказках, преданиях. Считалось у древних славян, что земля обладает «силой» и эта сила выходит, когда ее пашут. В белорусских обычаях до начала XX в. сохранились обряды задобривания земли перед вспашкой, когда в борозду ставили хлеб, сыр; интересен обряд избавления селения от заразной болезни: женщины должны раздеться до рубашки, распустить волосы. Одна впря­гается в соху, другая правит, и они делают борозду вокруг деревни, чтобы дать земле возможность выпустить свою «силу» при этом. Следом за пахарями идут по борозде другие женщины и криками разгоняют нечисть, болезни прочь от де­ревни. А «сила» земли должна им в этом помочь. Проф. Ни­кольский считает, что это поверье отражает ту древнюю ста­дию земледелия, когда им занимались преимущественно жен­щины.

В качестве фетишей оказывались и растения, возделывае­мые людьми: они тоже имели не просто утилитарную роль продуктов питания, но и особую «силу». В качестве таких растений были горох, рожь.

Превращение сельскохозяйственных животных и растений в фетиши и тотемы, придание им священных особых свойств связывалось с тем, что эти священные «силы» будут покро­вительствовать людям лишь в том случае, если последние по­заботятся об их пропитании и безопасности. В роли таких тотемов — фетишей у славян были: собака, конь, корова, ко­зел.

Таким образом, из этих примеров видно, что у древних славян и их преемников предметы и орудия труда, домашние животные и культурные растения, которые, как и орудия тру­да, требовали особых способов обращения, оказывались окру­женными мифами, воспринимались как особые явления дей­ствительности, которые могут быть весьма полезны человеку, но при соблюдении им особых правил, социальных, деятель-ностных норм обращения с ними. Мифологическая окраска восприятия этих явлений жизни требовала особого к ним эмо­ционального отношения, трепета, чуткого внимания, поклоне­ния, вероятно, не лишних в процессе овладения ими молоды­ми поколениями и хранения в течение всей жизни, как особо важных ценностей. Миф выступает здесь как форма фикса­ции социального опыта, знания о труде и отношения к нему.

3.2 Изобразительные средства фиксации представлений о труде у древних славян и их предков

Первыми способами применения визуальных средств для фиксации элементов труда были, несомненно, изображения животных — объектов охоты — на стенах пещер в эпоху ка­менного века. Множество таких пещерных рисунков найдено в Испании, Франции, а также в виде наскальной живописи на территории СССР. На этих рисунках контурно изображались звери, носороги, медведи, мамонты, кони, би­зоны и др., проколотые стрелами, копьями. Из раненых живот­ных льется кровь, вываливается чрево. Встречаются изобра­жения охотничьих сооружений, заранее заготовленных для битвы: засеки из деревьев или «загоны» для копытных; лов­чие ямы в виде шалаша, в которую угодил мамонт; завалы из огромных деревьев, прикрывавшие несколько мамонтов; к ситуациям загона в ряде случаев, вероятно, относились схе­матические фигурки людей сбоку от животных. Есть изобра­жения охотников в звериных масках на голове, но явно с че­ловеческими ногами, которые подкрадываются к диким жи­вотным, например, в пещере «Три брата»—такое изображение охотника, подкрадывающегося к бизонам.

Помимо больших наскальных изображений археологи на­ходят в значительном количестве контурные изображения зверей на гальке. Возможно, эти маленькие рисунки на галь­ке выполняли роль амулетов, «помогающих» в успешной охо­те.

Содержание настенных изображений имело несомненное отношение к передаче опыта успешной охоты потомкам; сам способ передачи опыта, освоения приемов охоты для лучшей их запоминаемости и значительности был облечен в ритуал особых действий, танцев, звуков в пещере при особом осве­щении.

Интересно, что следы от брошенных копий, стрел на пе­щерных настенных рисунках подчиняются закону «Стрельби­щенского рассеивания». Фактами, поддерживаю­щими версию о прагматическом применении рисунков жи­вотных в пещерах, могут служить найденные в пещерах Се­верных Пиренеи тех же эпох остатки чучела медведя со сле­дами ударов копья, а также глиняные скульптуры двух бизо­нов в палеолитической пещере «Тюд д'Одубер». Вокруг бизонов на мягком грунте сохранились отпечатки ног подростков 10—12 лет. А. Ф. Анисимов связал эти фигуры с обрядом посвящения юношей в охотники.

Не оспаривая оценок историков, связывающих такого ро­да пещерные рисунки с зарождением религиозного отношения к миру, для наших целей важно подчеркнуть, что возможные магические обрядовые действия с рисунками помимо приоб­щения молодежи к племенным мифам имели все же несом­ненное практическое значение — функцию тренировки и про­верки навыков охотничьего дела. Кроме того, как тонко отме­чает Б. А. Рыбаков, ритуал стрельбы по рисункам зве­рей в пещерах мог преследовать еще одну цель — создание нужной степени уверенности в своих силах, в предполагаемом успехе. Было замечено, вероятно, что большая уверенность действительно помогает в успехе охоты, в битве. Ведь каждая охота — борьба не на жизнь, а на смерть с дикими бизона­ми, табунами диких коней, медведями.[4]

В этом же направлении Б. А. Рыбаков интерпретирует возможное применение найденных археологами на Мезин-ской стоянке (Черниговщина) окрашенных охрой костей ма­монта. Кости принадлежали разным частям тела мамонта и имели следы ударов. Первоначальное предположение связы­вало эти кости и удары по ним с первобытным «музыкаль­ным оркестром», но правдоподобнее выглядит версия Б. А. Рыбакова, по которой части мамонта могли быть «рек­визитом» церемонии «оживления зверя»; в процессе ее осу­ществления нужно было продемонстрировать точность попа­даний в части тела мамонта с определенного расстояния.

Обряд предварительной охоты сохранялся долгое время у народов примитивных стадий хозяйствования. По этнографи­ческим данным, охота отменялась до лучших времен (напри­мер, когда месяц родился заново) в случае, если охотники не достигали желаемого успеха в условиях ритуального об­ряда, и тем самым люди не рисковали своей жизнью. Это было, таким образом, одним из средств обеспечения безопас­ного труда, средств управления своим функциональным со­стоянием в труде.

Уверенность в своих силах, основанная на успешности об­ряда предварительной охоты, укрепляла в случае успеха ре­альной охоты веру в колдовскую силу обряда, в его необхо­димость.

Изобразительные средства в древности выполняли пеово-начально не столько эстетическую, сколько практическую функцию в жизни людей, ибо для восприятия и переживания эстетических эмоций требуется достаточно высокая степень духовного развития людей и некоторая свобода от бремени ежечасной борьбы за существование с силами стихии. По дан­ным археологии, древние формы символических рисунков на предметах домашнего обихода (на глиняной посуде, напри­мер) несли на себе функцию не украшения, но мнемотехни-ческих средств — средств сохранения и передачи потомкам идей, священных, важных для общества сторон труда. Так, на глиняных статуэтках, изображающих богинь эпохи охотничьего матриархата, отмечаются условные узоры, воспроиз­водящие рисунок расположения дентина на мамонтовом бив­не, узор, имевший, вероятно, значение символа удачи в охота и жизненного благополучия. Этот узор, как символ идеи ус­пеха в охоте, блага, зародившись в эпоху верхнего палеоли­та (100—35 тыс. лет до н. э.), сохранялся в народной памя­ти в форме орнамента на глиняных сосудах трипольской культуры праславян (III—II тыс. до н. э.) и далее вплоть до XX в. — на вышивках полотенец и одежды белорусских кре­стьянок.