Правда, намерения Александра II плохо гармонировали с настроениями варшавян. Первое его обращение к пред­ставителям высшего общества, пытавшимся заявить царю о своих весьма скромных пожеланиях (политическая амни­стия, введение местного самоуправления, открытие уни­верситета в Варшаве), выразилось в охлаждающем воз­гласе: «Никаких мечтаний!» Царь откровенно сказал полякам следующее: «Вы близки моему сердцу так же, как финляндцы и другие русские подданные; но я желаю, чтобы порядок, установлен­ный моим отцом, не был изменен нисколько. А потому, господа, отбросьте всякие мечтания! Я сумею остановить порывы тех, кто бы вздумал увлечься мечтами. Я сумею распорядиться так, что эти мечты не перейдут за черту воображения мечтателей. Счастье Польши заключается в полном слитии ее с народами моей империи. То, что мой отец сделал, хорошо сделано и я его поддержу . Верьте, что я имею относительно вас самые лучшие намерения. Вам лишь остается помочь мне в решении задачи, а пото­му, повторяю еще раз, оставьте всякие мечтания». [27]

Однако Александр II должен был исправлять кое-что из «содеянного» его отцом в Царстве Польском так же, как необходимо было многое «исправлять» и во всей Россий­ской империи. Прежде всего был издан манифест об амни­стии для осужденных по политическим мотивам и для эми­грантов, кроме «закоренелых в своей неисправимости», разрешивший им вернуться на родину. В течение четырех лет в Царство Польское вернулось около 9 тыс. ссыльных и эмигрантов.

Александр II вынужден был дать разрешение на откры­тие в Варшаве Медико-хирургической академии, Сельско­хозяйственного общества, а также воскресных и ремеслен­ных школ. Наконец, была смягчена цензура. Стало возмож­ным издание произведений даже таких писателей, как Мицкевич, имени которого нельзя было раньше произ­носить под страхом наказания. Появились новые газеты и журналы.

Несмотря на то, что все эти уступки были скромные, они имели большое значение для дальнейшего политиче­ского развития Царства Польского, лишенного до этого времени и таких возможностей. Сам факт возвращения ссыльных («сибиряков») и эмигрантов пробуждал общественное внимание, хотя сами «сибиряки» были весьма уме­ренных взглядов и настроений. Медико-хирургическая ака­демия стала одним из активных очагов общественного движения. Сельскохозяйственное общество, несмотря на свой помещичий состав, будило национальный и общест­венный дух, так как казалось шляхетским и мелкобуржу­азным слоям своего рода национальным представительст­вом: его полугодовые собрания в Варшаве, на которые съезжались помещики со всех частей Царства Польского, были в тогдашних условиях подобием сессий польского сейма. В газетах и журналах постепенно начали появлять­ся разного рода «политические вольности». Польское обще­ство медленно, по упорно наступало на правительство, ко­торое, выполняя указания царя, отнюдь не спешило навст­речу польским «мечтаниям».

Польская общественность уже не могла удовлетворить­ся только теми учреждениями, на которые получила офи­циальное разрешение. Появились многочисленные «круж­ки», состоявшие главным образом из молодежи. Кружки вначале не имели определенного политического характера, по они сыграли огромную роль в деле оживления национально-освободительного и демократического движения. В них вырабатывалась идеология этого движения, создава­лись кадры его руководителей и будущая повстанческая организация. Кружки не были вполне оформленными, ча­сто распадались или перемешивались и о большинстве из mix не сохранилось никаких документов.

Среди наиболее значительных кружков самым ранним был кружок в Школе изящных искусств, возникший еще в 1856 г. Один из его участников, в будущем член повстан­ческого правительства, Юзеф Яновский так описывает его: «Этот кружок имел совершенно свободный и чисто товари­щеский характер. Он не имел никакой писанной или ут­вержденной программы или устава; принадлежавшие к кружку не принимали никаких обязанностей, могли при­ходить или не приходить . Мы собирались для совместного обмена мыслями и именно это разнообразие взглядов и темпераментов, это столкновение мнений, часто прямо противоположных, было весьма полезным». О его харак­тере можно также судить по составу его участников, среди которых были как будущие красные (Кароль Новаковский, Яп Кужина, Адам Аснык, Францишек Годлевский), так и будущие белые (Эдвард Юргенс и др.). Этот дружок, известный еще под названием дружка Каплинского (по имени одного из его организаторов), был весьма оживленным: на его еженедельных собраниях, на которые приходило иногда до 40 человек, происходили горячие дис­куссии по самым различным вопросам. Однако в 1860 г. кружок ввиду разнородности его состава стал распадаться, его участники, посещавшие и раньше другие кружки, присоединялись к тем из них, которые более соответствовали их политическим симпатиям.

Другим известным и видным кружком был студенче­ский кружок в Медико-хирургической академии, возник­ший в 1858 г. Вначале кружок выдвигал задачи матери­альной и учебной взаимопомощи. Наиболее видным его руководителем был Ян Кужина, 25-летний сын провин­циального полицейского, человек образованный и способ­ный, стремившийся уже в то время к созданию конспира­тивной повстанческой организации. Весной 1859 г. кружок Кужины сумел организовать студенческую политическую демонстрацию против учебной власти, неожиданно издав­шей постановление о проведении внеурочных экзаменов. Это постановление преследовало цель провалить ненадеж­ных в политическом отношении студентов и исключить их. Под влиянием кружка две трети студентов (из общего числа 318) организовали коллективный протест, выразив­шийся в одновременной подаче заявлений об уходе из ака­демии. Учебные власти встревожились, но своего постанов­ления не отменили. Были произведены аресты зачинщиков. Под давлением репрессий студенты уступили и взяли обратно свои заявления. Выступление студентов, вызвав­шее большое сочувствие в демократических слоях и недо­вольство в высших, закончилось исключением из академии наиболее активных лиц, в том числе и Яна Кужины. Пос­ледний выехал в Париж, где стал ближайшим сотрудником Людвика Мерославского. Во время указанного конфликта студентов с учебной властью впервые появились в употреб­лении прозвища «красных» и «белых»: «красными» стали называть сторонников решительной борьбы с царскими властями, «белыми» — сторонников соглашения и лега­лизма.

Студенческий кружок, временно ослабленный, снова окреп осенью 1859 г. в связи с началом деятельности Кароля Маевского. Этому последнему суждено было сыграть в движении тех лет значительную, при этом весьма дву­смысленную роль. Маевский, которому в то время было 26 лет, был человеком способным и энергичным, расчетли­вым политиком и умелым организатором. За пять лет до этого он окончил Сельскохозяйственный институт, затем занимался хозяйством, а осенью 1859 г. поступил в Меди­ко-хирургическую академию, намереваясь заниматься на­учной работой. Маевский был против создания нелегальной повстанческой организации в близком будущем. Он считал необходимым «не горячиться, не спешить, но серьезно, деловито и настойчиво стремиться прежде всего к тайному возрождению нации во всех одновременно направлениях», а также склонять все классы «к единству и гармонии», ибо «только этим путем можно достичь силы и влияния».