Долгое время творчество Жорж Санд было близко Тургеневу. Вследствие этого анализ проблем становления и жанрового своеобразия романного творчества Тургенева в иных случаях немыслим без обращения к художественной манере Жорж Санд, без сопоставления ее произведений, с указанной точки зрения, с некоторыми его романами и в особенности с первым из них – романом «Рудин».

Как известно, попытки такого рода уже предпринимались. Прежде всего следует упомянуть о работах Вл. Каренина (Стасовой-Комаровой), в которых роман «Рудин» бегло сопоставляется с романом «Орас» (1843). Исследовательница приходит к выводу, что образ Дмитрия Рудина представляет собой ни больше ни меньше как русскую вариацию жорж-сандовского фразера Ораса; что Наталья Ласунская, Волынцев и Лежнев, в свою очередь, если не «списаны», то во всяком случае очень похожи, соответственно, на персонажей Ж. Санд Марту, Поля Арсена и Теофиля. «Главное, - утверждает она, - не в этих отдельных сходствах действующих лиц, а в общем ходе рассказа и в отношении обоих авторов к своему герою: развенчание человека слова перед людьми простого сердца, горячего чувства, честного, хотя и скромного дела». «Это, - продолжает автор, - любимая тема Жорж Санд: противопоставление двух типов: типа, который Аполлон Григорьев называет типом хищным и типа смирного… т.е. людей, поглощенных своей личностью, умных, рефлектирующих, эгоистов или половинчатых, холодных или слабовольных, неспособных предаться одной идее, одному горячему чувству, людей ума, оказывающихся несостоятельными перед людьми воли и сердца. Эта идея проходит, что называется, красной нитью через все почти романы Жорж Санд, от «Индианы» и до «Вальведра» или прелестной «Марианны Шеврез»… и она же является господствующей в произведениях Тургенева, от «Свидания» в «Записках охотника» и «Аси» до «Клары Милич», не говоря уже о «Вешних водах» или «Якове Пасьенкове»…».[27]

Ключом к пониманию того, как подчас своеобразно и неожиданно использовались идейно-художественные традиции Жорж Санд в пору изначального формирования романа Тургенева, является уже упомянутая статья о «Племяннице». Но суждения о Ж. Санд вряд ли могут быть правильно поняты при изолированном анализе, вне их связи с целым рядом других высказываний писателя по тому же поводу. Поэтому прежде следует остановиться на характеристике некоторых главных моментов из истории восприятия Тургеневым личности и творчества Жорж Санд в разные годы его жизни.

Интерес Тургенева к идеям и образам Жорж Санд наметился, как и у большинства крупных деятелей русской литературы, его современников (Белинский, Салтыков-Щедрин, Герцен, Достоевский, Писемский, Гончаров и др.), в сороковые годы и сказался определенными последствиями в цикле очерков «Записки охотника».

В связи с этим часто цитировалось, например, письмо Тургенева к Полине Виардо (5 (17) января 1848 г.), в котором он восхищается «описанием осеннего дня» в романе «Франсуа Найденыш» (1847-1848). «У этой женщины, - писал Тургенев о Ж. Санд, - есть дар передавать самые тонкие, самые мимолетные впечатления твердо, ясно и понятно; она умеет рисовать даже благоухания, даже мельчайшие звуки».[28] Мастерство Жорж Санд в этой области, свойственный ей психологизм и проникновенный лиризм пейзажа находим живейший и родственный отклик у Тургенева, закрепляли в его воображении впечателния, порожденные русской природой, изображениями которой изобилуют «Записки охотника». В пору их создания несомненное влияние на Тургенева оказывало и народолюбие Жорж Санд, выражавшееся в мягкой, поэтически-женственной форме. В связи с этим один из исследователей отмечал в очерках «Хорь и Калиныч» и «Касьян с Красивой Мечи» определенную перекличку с изображениями крестьян в романе Жорж Санд «Мопра» (1837).

Впоследствии писатели как бы поменялись ролями. В 1872 году Ж. Санд напечатала свой очерк «Пьер Боннен», сопроводив его восторженным посвящением Тургеневу. Рассказывая о глубоком впечатлении, произведенном на нее «Записками охотника», с которыми она познакомилась довольно поздно по несовершенному переводу Шаррьера, Ж. Санд с особой теплотой охарактеризовала в этом посвящении свойственное Тургеневу «чувство трогательной доброжелательности», которым, по ее словам, «не обладали другие» русские «поэты и романисты… Вы – реалист, умеющий все видеть, поэт, чтобы все украсить, и великое сердце, чтобы всех пожалеть и все понять».[29] А еще через два года, прочтя повесть «Живые мощи», Ж. Санд, по словам П.В. Анненкова, писала Тургеневу: «Учитель, - все мы должны пройти вашу школу!»[30]

Итак, в пору создания «Записок охотника» и позже Тургенева сближало с Жорж Санд присущее им обоим уважение к человеческой личности вообще и в особенности – к личности угнетенной.

Благородный гуманизм Жорж Санд нередко придавал особую окраску тургеневской этике, его высказываниям по вопросам литературно-общественной жизни его эпохи. В феврале 1856 года Тургенев чуть не поссорился с Л.Н. Толстым, который «заобедом у Некрасова… по поводу Ж. Санд высказал столько пошлостей и грубостей, что передать нельзя».[31] Д.В. Григорович, присутствовавший на этом обеде, рассказывает в своих воспоминаниях, что Толстой объявил себя «ненавистником» Жорж Санд, «прибавив, что героинь ее романов, если б они существовали в действительности, следовало бы, ради назидания, привязывать к позорной колеснице и возить по петербургским улицам».[32]

Как видно из этих воспоминаний, Тургенев в споре с Толстым горячо вступился за Ж. Санд, пропагандировавшую в своих романах идеи женской эмансипации. И это несмотря на то, что в его собственной повести «Два приятеля» уже была нарисована эмансипированная вдовушка Софья Кирилловна Заднепровская – прообраз будущей карикатурной Евдоксии Кукшиной. В декабре 1856 года Тургенев признавался А.В. Дружинину, что при встрече с Ж. Санд он не смог бы сказать ей «о падении ее (без сомнения) плохой пьесы…». Еще более характерное признание можно найти в одном из писем Тургенева к самой Ж. Санд (18 (30) октября 1872 г.): «…по дороге в Ноан я намеревался сказать вам, сколь велико было ваше воздействие на меня как писателя… на сей раз я хочу сказать вам, как я был взволнован и горд, когда читал то, что Ж. Санд написала о моей книге, и как я был счастлив тем, что она пожелала это сделать. У Шиллера есть такие стихи:

«Кто жил для лучших людей своего времени,

Тот жил для всех времен.»

И вот сейчас я устал от жизни, вы подарили мне частицу своего бессмертия!»[33] В 1876 году, возмущенный равнодушием русской прессы, не почтившей памяти скончавшейся Ж. Санд, Тургенев в письмах к Флоберу и в редакцию газеты «Новое время» называл ее «великой писательницей», оказавшей «на русскую публику… наибольшее влияние… щедрой, благоволящей натурой».[34]

Было бы, однако, большой ошибкой забывать о существенных различиях в отношении писателя к личности Ж. Санд и ее творчеству. Сам Тургенев в статье-некрологе для «Нового времени» говорит по этому поводу следующее: «Когда, лет восемь тому назад, я впервые сблизился с Ж. Санд, восторженное удивление, которое она некогда возбудила во мне, давно исчезло, я уж не поклонялся ей…».[35] Дата отхождения Тургенева от Ж. Санд относится где-то ко времени до создания романа «Отцы и дети». Приблизительно такими соображениями руководствовались и критики, высказывавшие суждения по проблеме Ж. Санд – Тургенев: в своем анализе они обычно не выходили за хронологические рамки создания романа «Накануне».