В конце августа 1919 г. больше­вики, покидая под напором Белой армии Киев, спешно расстреливали сотни заложников, после них взорам киевлян открылись страшные карти­ны. Это укрепляло решимость Булга­кова сопротивляться победе власти большевиков в России. Мобилизо­ванный белыми, он в качестве воен­врача отправился на Северный Кав­каз. Конечно, Булгаков предпочёл бы фронту частную практику врача и письменный стол литератора. Но Бе­лая армия была его армией: в ней бы­ли люди его круга, друзья, знакомые, в её рядах оказались с первых же дней его младшие братья.

В семье профессора Духовной ака­демии монархический строй считал­ся естественным для России образом правления. Булгаков мучительно пе­реживал всё происходящее. После кровопролитной мировой войны его родина, вместо того чтобы вместе с европейскими странами «зализывать свои раны», оказалась ввергнута в ещё более кровопролитную Граж­данскую войну. В первом печатном выступлении — газетной статье «Гря­дущие перспективы» (1919 г.) — Бул­гаков с необычайной проницательно­стью предсказал, что России придётся очень и очень долго платить за обще­национальную вину. Всю ответствен­ность за случившееся автор возлагал на собственный народ, сурово обви­няя его за податливость к «одурачи­ванию» политиками — безумцами и авантюристами.

«Вина» и «расплата» станут главны­ми мотивами его творчества. Трудному и долгому пути «излюбленной и Вели­кой Эволюции» (как выразится позже сам Булгаков) его страна предпочла за­литый кровью путь революции.

В феврале 1920 г., когда большеви­ки стали побеждать, и началась спеш­ная эвакуация Белой армии с Се­верного Кавказа, Булгаков заболел тифом. Очнулся он уже в советском Владикавказе — отрезанный от млад­ших братьев, которые после разгрома последнего оплота Белой армии — Крыма, навсегда покинули Россию. Он никогда больше не увидел их. Эмигрировать не было возможно­сти. Он жил под страхом разоблаче­ния — как недавний корреспондент белых газет. Чтобы иметь средства к существованию, Булгаков пишет пье­сы для советской сцены. Летом 1921 г. он всё-таки попытался эмигриро­вать — но неудачно. Осенью 1921 г., прочувствовав всю горечь оконча­тельного поражения Белой армии, Булгаков приехал в Москву. Он знал, что приехал жить под победителя­ми — причём в стране, которую он не мог перестать считать своей. Ему, ещё недавно полноправному поддан­ному Российской империи, «господи­ну доктору», предстояло учиться су­ществованию при новой власти.

Москва не была его родным горо­дом. Никто не ждал его. Всё надо бы­ло начинать сначала: искать жильё, работу, возможность печататься. Ра­боту корреспондента в газетах Белой армии приходилось тщательно скры­вать. Пьесы, написанные в советском Владикавказе, он считал плодом «вы­мученного» творчества и собственно­ручно уничтожил.

Булгаков с женой поселился в прославленном ныне доме 10 по Большой Садовой. В одной из комнат густонаселенной коммунальной квартиры №50, ставшей постоянным раздражителем и в то же время непересыхающим источником творческого воображения.

Один из главных персонажей во многом автобиографических очерков и рассказов тех лет Василий Иванович — собирательный образ соседа по коммунальному быту, пьяницы и дебошира. “Кошмар в пиджаке и полосатых подштанниках заслонил мне солнце! Поймите все, что этот человек может сделать невозможной жизнь в любой квартире, и он её сделал невозможной. Все поступки В. И. направлены в ущерб его ближним, и в кодексе Республики нет ни одного параграфа, которого он бы не нарушил. Нехорошо ругаться матерными словами громко? Нехорошо. А он ругается. Нехорошо пить самогон? Нехорошо. А он пьёт. Буйствовать разрешается? Нет, никому не разрешается. А он буйствует. И т. д. .Словом, он немыслим в человеческом обществе, и простить его я не могу, даже принимая во внимание его происхождение. Даже наоборот: именно принимая во внимание, простить не могу. Я рассуждаю так он: должен показывать мне, человеку происхождения сомнительного, пример поведения, а никак не я ему”.

Ирония этих слов целила в реальные обстоятельства. По “ленинской” Конституции 1918 года люди, не отнесённые к разряду “трудящихся”, лишались избирательных и многих других прав. Практически любой окончивший университет мог быть объявлен эксплуататором, поскольку до революции он или его родители держали, как правило, кухарку либо горничную (использовали наёмный труд .). Теперь “эксплуататоров” по причине “неудачного” социального происхождения лишали комнат в их же квартирах (отдельная квартира считалась незаконной привилегией). Булгаков неутомимо воюет с подобными социалистическими принципами на страницах сочинений, написанных в первые московские годы. Он — за привилегии, обоснованные не происхождением “от сохи” или “от eraaca”, как тогда говорили, а воспитанием, образованием, ие профессией, а качеством труда. Тружениками были, с его точки зрения, он сам, его интеллигентные друзья, врачи, инженеры и адвокаты. Наконец, его дядя, известный в Москве врач Н. М. Покровский, который и стал прототипом профессора Преображенского, персонажа повести “Собачье сердце” (1925 г.).

Второй персонаж повести - Шариков — существо, произведённое хирургическим талантом профессора. Симпатичному псу Шарику он пересадил железы умершего пьяницы, вора и хулигана Клима Чугункина. Едва выучившись ходить вертикально и говорить, Шариков ощущает и называет себя “трудовым элементом” (хотя живёт за счёт профессора, в его квартире). Профессор же трудящимся резонно считает себя. Он с полной уверенностью в своей моральной правоте, явно разделяемой автором, заявляет молодым людям из домового комитета, пришедшим его уплотнять:

“ — Я один живу и работаю в семи комнатах . и желал бы иметь восьмую. Она мне необходима под библиотеку”.

Как только он прочитал «Собачье сердце» в одном литературном кружке, кто-то из слушателей тут же донес в ГПУ: «…Булгаков определенно ненавидит и презирает весь Совстрой, отрицает все его достижения…». Год спустя к Булгакову пришли с обыском и забрали рукопись «Собачьего сердца». Забрали также – что было непереносимо для писателя – его личные дневники с откровенными высказываниями о современности и подробностями его интимной жизни.

Булгаков считал, что русской прозе не хватает занимательности, остросюжетности, что в ней господствует унылый тон. Он поставил своей задачей писать увлекательно – так, чтобы было не только интересно читать, но и тянуло перечитывать.

В повести «Роковые яйца» (1925 г.) профессор Персиков открывает “красный луч”, под воздействием которого необычайно бурно размножаются и растут живые организмы. Выписанные им из-за границы для опытов яйца опасных пресмыкающихся и страусов по халатности и невежеству людей новой власти попадают в совхоз вместо куриных. Быстро выросшие под воздействием луча чудовища — змеи, ящеры и страусы — “стаями” двигаются в сторону Москвы .

Увлекали энергично развивающийся сюжет и убеждающая наглядность фантастических ситуаций. Например, появление гигантской змеи: «Ничего ещё не понимая, но, уже холодея, Александр Семёнович глянул наверх ужасного столба, и сердце в нём на несколько секунд прекратило бой. Ему показалось, что мороз ударил внезапно в августовский день . На верхнем конце бревна оказалась голова. Она была сплющена, заострена и украшена жёлтым круглым пятном по оливковому фону. Лишённые век, открытые ледяные и узкие глаза сидели в крыше головы, и в глазах этих мерцала совершенно невиданная злоба”.