Ленинград двадцать шестого года! Я был секретарем комсомольской газеты «Смена». Секретари! Не учитесь у меня образцовой работе. Вы не заслужите благодарности читателя. И все равно я любил. Я любил эти свежие гранки, в которых что-то сообщал комсомольцам. Любил развешанную на стендах газету, в создании которой я принимал какое-то участие. Любил кировцев, которых раньше называли путиловцами. Любил белые ночи, любил Красное знамя, под которым погибло так много моих товарищей, и над этим знаменем светило солнце. И лучше бы погасло солнце, чем померкло мое знамя…»

Светлов не умел позировать, никогда не был важным, «представительным»… Он не умел командовать, «фигурировать»… Скромность его была органической, естественной.

Значенья своего я не превысил,

Мне это не к лицу, мне не идет…

Он говорил:

«Искусство – это беседа. Это Пушкин, который с вами разговаривает. Не надо кричать, Читатель не глухой…»

О предстоящем своем 60-летии он со свойственной ему самоиронией писал, что не считает это «историческое событие» столь уж значительным. «Все будет протекать нормально. Ни один ребенок не заплачет, ни один милиционер не дрогнет. Ни один автомобиль не забудет, что он двигатель внутреннего сгорания. Поэты часто об этом забывают…»

Столь же скромно, мужественно, «конспиративно» Светлов прятал свои личные горести, невзгоды и печали. И в жизни, и в творчестве. «Если ты настоящий художник, то твое счастье должно быть всеобщим, а несчастье – обязательно конспиративным… Слезы – это не принадлежность лирики. Сдерживаемые слезы – это принадлежность лирики…»

Художник Игин рассказывает, как по-разному реагировали литературные знаменитости, увидя в стенгазете Союза писателей шаржи на себя. Кто добродушно смеялся, кто хмурился, а кто негодовал. Михаил Аркадьевич, улыбнувшись, сказал:

- Видимо, красивым я получаюсь только на шаржах… - И сделал под рисунком такую подпись:

Твоею кистью я отмечен,

Спасибо, рыцарь красоты,

За то, что и з у в е к о в е ч и л

Мои небесные черты.

Друзья Светлова отмечают, что даже физически он был похож на свою поэзию, как похожими были на свои стихи и другие большие поэты – Владимир Маяковский или Сергей Есенин.

Его жизнь и стихи были неразделимы.

В день его 60-летия, на юбилейном чествовании, в битком набитом зале, после множества сердечных приветствий друзей и читателей Светлов вышел на трибуну внешне спокойный, обычный. Постоял, задумался, потом заговорил:

- Я почувствовал сегодня, что вы меня любите. Спасибо вам за это. Хотите, я вам скажу, за что вы меня любите? За то, что я могу прожить без самого необходимого, но без лишнего не могу. Понимаете?

Сколько прожил я,

Жизнь сосчитает.

И какая мне помощь нужна?

Может, бабочки мне не хватает,

Может, мне не хватает слона.

Светлов действительно в быту был нетребователен, почти аскетичен. У него часто не было денег, когда они были нужны ему, но у него всегда находились деньги, когда в них нуждались другие.

Светлов много работал. Однако сотни стихов, набросков поэта терялись, исчезали, раздаривались или оставались в ящиках письменного стола. Когда его упрекали в том, сколько золота рассыпает он в обиходе и как непростительно мало он публикует в печати, Светлов отвечал:

«Лучше писать непростительно мало, чем непростительно много. Поэтов очень много; если бы после каждого из них оставалось по пять хороших стихотворений, современная поэзия давно бы обогнала девятнадцатый век… Одно отличное стихотворение – это больше, чем одно хорошее и несколько посредственных».

Молодой поэт подарил Светлову книжку своих стихов под названием «Колесо». Полистал ее Светлов и с ноткой грусти в голосе сказал: «Старик, еще три «Колеса» – и у тебя машина…»

…Лирический герой Михаила Светлова – «неисправимый» романтик. Эта черта заложена в глубинных основах его мироощущения. Но герой этот – романтик особого, светловского склада: даже в грусти на лице его светится улыбка – мудрая, немного застенчивая и ироничная – в первую очередь по собственному адресу.

Романтика Светлова глубоко человечна. Ей органически чужды ложный пафос и сентиментальность. Поэт отказывает ей в претензии «парить в небесах», витать над жизнью. Он накрепко привязывает свою романтику ко всему, что нас окружает в житейском обиходе, делает ее земной, простой, обычной в ее необычайности.

Смолоду герои Светлова воевали. Время было такое. И герои Светлова знали, за что воюют: за свою Революцию. За свободу человека, за его человеческое достоинство. Мечтатель-хохол, герой знаменитой «Гренады», - в прошлом угнетенный и придавленный, в битвах гражданской войны, в окопах и в «теплушке тесной» открыл себя как личность. Ему нужна земля – и он воюет за землю. Нужна воля – он завоевывает волю. Герой Светлова неизменно в итоге побеждает, ибо он всегда воюет за справедливую перестройку мира. Его романтика – это романтика революции.

Я хату покинул,

Пошел воевать,

Чтоб землю в Гренаде

Крестьянам отдать.

Прощайте, родные!

Прощайте, семья!

«Гренада, Гренада,

Гренада моя!»

Погибает герой Светлова тоже романтично: «под звездами», в «чистом поле». Светлову важно, за что гибнет его герой, - чтобы цель была благородна и всечеловечна. Это романтика патриотизма и интернационализма.

Для художника-романтика Светлова битва не является сюжетом, самоцелью. Поэт никогда не описывает деталей боя. Мужество и самоотверженность бойца для него – одно из проявлений гражданственности. Он без колебаний выносит смертный приговор врагу: того требует справедливость.

Я не дам свою Родину вывезти

За простор чужеземных морей!

Я стреляю – и нет справедливости

Справедливее пули моей.

Среди множества определений поэтической романтики Светлова имеется еще и такое: «Поэзия больших горизонтов». При всей простоте и «обыкновенности» поэзии Светлова это все же верное и точное определение. Образ убегающего куда-то вдаль и в то же время открытого людям горизонта часто встречается и в его ранних стихах. Но чем более взрослел поэт, тем ближе и доступнее становился горизонт, тем больше веры в его достижимость.

Поэт видел будущее в беспрерывности человеческих устремлений.

Там, где небо встретилось с землей,

Горизонт родился молодой.

Я бегу желанием гоним.

Горизонт отходит. Я – за ним.

Вон он за горой, а вот – за морем…

Ладно, ладно, мы еще поспорим!

Я в погоне этой не устану.

Мне здоровья своего не жаль.

Будь я проклят, если не достану

Эту убегающую даль!

……………………………………

Я взнуздал отличного коня –

Горизонт уходит от меня.

Я перескочил в автомобиль –

Горизонта нет, а только пыль.

Я купил билет на самолет, -

Он теперь, наверно, не уйдет!

Ровно, преданно гудят моторы.

Горизонта нет, но есть просторы!

Есть поля, готовые для хлеба,

Есть еще не узнанное небо,

Есть желание! И будь благословенна

Этой каждой дали перемена!

……………………………………

И пускай поднялись обелиски