Простота, вариативность и повторения очень важны, т.к. они передают впечатление звучащей песни. Таким образом, Вордсворт успешно соединил мысль и действие, простой факт и поэтические ассоциации, музыкальную и наглядную образность, простоту чувства и стиля, истоки которых можно проследить в народной балладе.

Таким образом, сборник «Лирические баллады» был написан с целью выяснить, могут ли доставить удовольствие стихи, в которых используется подлинный язык людей (real language of men), живо и сильно чувствующих. Вордсворт полагает, что только такие стихи могут рассчитывать на устойчивый (permanent) интерес, ибо решительно отличается от сочинений, прославленных тогда «яркой и безвкусной фразеологией».

Он хочет описать события и ситуации обычной жизни, черпая «из запасов языка, действительно звучащего в устах людей, и в то же время придать им краски воображения, благодаря которым обычное предстает в необычном свете». Язык поэзии должен быть прост и обходиться без персонификации абстрактных понятий, которая искусственно возвышает его над естественным разговорным. Он отстаивает такой язык поэзии, который отвечает духу народа и языка вообще, не слишком новый, не слишком старый и не надуманный, Вордсворт убежден, что только в устах простолюдинов звучит наименее фальсифицированное, исконно английское слово (Дьяконова.Н.Я., 1978, 95).

В предисловии ко второму изданию «Лирических баллад» Вордсворт многократно подчеркивает, что драматизм их коренится в самой жизни. Он ставил себе задачей «переложить размерами стиха… подлинный язык людей, испытывающих острые переживания (a state of vivid sensation)»; его занимала «ассоциация чувств и идей в состоянии возбуждения» (Preface to the Second Edition of Lyrical Ballads). «Мой выбор, - писал он, - останавливался по большей части на низменной деревенской жизни, потому что в этом состоянии исконные страсти сердца находят для себя более благодатную почву, где могут достичь зрелости, менее скованы и изъясняются более ясным и выразительным языком; потому что в этом жизненном состоянии наши первичные чувства соседствуют друг с другом в большой простоте, их можно наблюдать точнее, и высказываются они более сильно; потому что нравы деревенской жизни из этих первичных чувств и, обусловленные необходимостью сельских трудов, более удобопонятны и более устойчивы: и, наконец, потому что в этом состоянии страсти людей нераздельны с прекрасными и непреходящими образами природы. Я следовал также и языку этих людей, ибо подобные люди ежечасно общаются с теми предметами, которым обязан своим происхождением лучшая часть языка; и будучи по своему положению в обществе и однообразию и узости своего круга деятельности (circle of their intercourse) более свободны от воздействия светского тщеславия, они выражают свои чувства и представления просто более философским языком, чем тот, которым его часто подменяют поэты, полагающие, что оказывают тем большую честь самим себе и своему искусству, чем больше они отрешаются от сочувствия к людям и чем больше дают волю произвольным и прихотливым формам выражения, чтобы удовлетворить свой надуманный капризный вкус и капризные аппетиты» (Preface to the Second Edition of Lyrical Ballads).

«Поэзия, - писал о своих стихах Вордсворт, - не проливает тех слез, «какими плачут ангелы», но плачет естественными и человеческими слезами; в ее жилах течет та же человеческая кровь». Наиболее сильными, художественно значительными и лирических баллад Вордсворта остаются, действительно, те, где льются человеческие слезы, где течет человеческая кровь, - а не сентиментальная розовая водица благочестивого умиления перед нищетой духа и смирением «малых сил».

Трагедия английского крестьянства предстает как дело человеческих рук. Так, в стихотворении «Строки, написанные ранней весной» (Lines Written in Early Spring) ведущим мотивом проходит контраст между «святым планом природы», где все зовем к радости, и общественным бедствиям, за которые всецело отвечают люди.

Anol much it grieved my heart to think

What man has made of man, -

(«И с болью в сердце думал я,

что сделал с человеком человек»)

восклицает поэт во второй строфе; а в заключении повторяет слова:

Have I not reason to lament

What man has made of man?

(«Так не по праву ли я скорблю о том,

Что сделал с человеком человек?»)

Если здесь эта скорбь о том, «что сделал с человеком человек», выражается чисто лирически, то во многих балладах Вордсворта она проявляется в драматических контрастах и столкновениях. В основе этих контрастов и столкновений – противоречия двух разных нравственных складов, двух законов, двух правд, - тех, какими веками сложились в сознании народа, и тех, которые стоят на страже новых порядков, подрывавших устои старого деревенского быта. Иногда этот драматизм выражался в одном штрихе, как, например, в том месте «Скиталицы» (The Female Vagrant), где героиня, дочь бедного фермера, рассказывает, как «горькая беда и жестокий произвол» отняли у отца его клочок земли. Прощаясь с родным уголком, старик-отец советует ей положиться на бога; но «я молиться не могла», - вспоминает она, и эти скупые слова говорят о целой буре тоски и возмущения в душе молодой женщины, впервые почувствовавшей, как далеко привычное понятие о «божеской» правде от суровых законов действительной жизни.

Иногда – как, например, в балладе «Бабушка Блейк и Гарри Гилл» (Goody Blake and Harry Gill) - все действия целиком строятся на конфликте двух противоположных понятий о законности, праве и морали. Нищая старуха Блейк, ворующая хворост у богатых соседей, чтобы согреться зимними ночами, - конечно, преступница с точки зрения буржуазного закона и буржуазной морали. Но сама она уверена в том, что действует по правде. Именно поэтому с таким страстным негодованием призывает она божью кару на голову своего притеснителя, молодого скотовода Гарри Гилла, который подкараулил ее темной ночью на месте преступления. Упав на колени, воздев к небу старческие руки, бабушка Блейк прокляла обидчика. И страшное возмездие постигло Гарри Гилла: отныне он никак не мог согреться. Сколько бы кафтанов ни надевал он на себя, сколькими бы одеялами ни укрывался, даже у жарко натопленного камина, даже в знойный летний полдень его била дрожь и зубы стучали от смертного холода. Вордсворт ведет свой рассказ со всею наивностью народной баллады, но сознательно избегает мистического истолкования сюжета: по его словам, это чисто психологический казус, основанный на восприимчивости воображения.

Вордсворт развертывает в своих балладах одну и ту же тему. Это – тема крушения вековых устоев патриархальной крестьянской жизни и его трагических последствий – нищеты, распада семейных и общественных связей, горестного одиночества людей, «освобожденных» непонятным и жестоким «Законом» от привычного права на землю и труд. Он показывает поруганное материнство – бездомных, обезумевших женщин, скитающихся по большим дорогам, прижимая к груди голодного ребенка, или в отчаянии склоняющихся над холмиками детских могилок. Он воссоздает конфликт отцов и детей, порожденный последней, безнадежной попыткой отстоять унаследованный от прадедов клочок земли и даруемую им независимость, задержать или хотя бы отсрочить неизбежную капитуляцию перед нищетой («Майкл»).