Созданное в октябре 1923 г. Русское студенческое христианское движение за рубежом (РСХД) выбрало второй путь. Психологически он был менее удобным, действительно в какой-то степени максималистским, но будущее показало правильность этого выбора. Идейные и практические основания, на которых РСХД могло строить свою жизнь в постоянно изменяющихся внешних условиях, задал первый, учредительный съезд РСХД в Пшерове, близ Праги, состоявшийся 1-8 октября 1923 г. В связи с особой значимостью этого события в жизни российского зарубежья ему уделено большое внимание в литературе. Русское студенческое христианское движение сохранило жизнеспособность в течение десятилетий; оно как будто умирало, но затем снова возрождалось. РСХД существует по сей день. Осенью 1998 г. Движение отпраздновало 75-летний юбилей. Этой дате посвящена беседа Александра Кырлежева с Михаилом Соллогубом, Сергеем Морозовым и Владимиром Викторовым, опубликованная на страницах "Русской мысли" под заголовком "Говорят участники юбилейного коллоквиума"35. Участники беседы размышляют о причинах долголетия РСХД, объединяющего уже четвертое поколение эмигрантов. По мнению С. Морозова, РСХД - это Движение, которое ищет смысл, старается осмыслить человеческую жизнь в разных культурах, в религиозном контексте и которое находит параллели на Западе. Несмотря на то, что нынешние участники РСХД испытывают серьезный кризис идентичности и чувствуют себя полноправными гражданами других стран, они считают, что отказываться от русскости в РСХД нельзя по двум причинам: потому что это - история и потому что Россия для них не чужая страна. Участники Движения затрудняются дать прогноз судьбы РСХД на этапе смены еще одного поколения, но уверены в одном: РСХД будет жить, пока в нем будет нужда. Помимо Русского студенческого христианского движения как организации, сыгравшей большую культурно-просветительскую и социальную роль в российском зарубежье, автор книги "Зарубежная Россия: История и культурно-просветительская работа русского зарубежья за полвека (1920 - 1970)" (Париж, 1971) П. Е. Ковалевский, бывший руководителем РСХД в изгнании, уделяет внимание другой прицерковной организации, также имевшей большое значение в зарубежье - Православному делу, взявшему на себя обязательство оказания социальной помощи русским в довоенном Париже. Деятельность Православного дела напрямую связана с именем Елизаветы Юрьевны Скобцовой (в монашестве матерью Марией), явившейся вместе с Ф. Т. Пьяновым его основательницей. О жизни, церковной, музыкальной и культурно-просветительской деятельности руководителя хора Свято-Александро-Невского Собора, эмигранта "первой волны" Петра Васильевича Спасского (1896-1968) рассказывается в статье Н. Спасского "Петр Васильевич Спасский". Православие в эмиграции выбрало путь открытости, а значит, сотрудничества с западными церквами. Сотрудничество означало, что русским стоит учиться у западных христиан их опыту организационной, социальной и педагогической работы, их умению ставить дело и достигать результатов. Русские, в свою очередь, могли раскрыть перед Западом ту религиозную энергию и смысл, которые сохранил православный Восток, но в какой-то степени утратил христианский Запад. Испытав гонения на Церковь, потеряв родину, русские в изгнании с особой остротой почувствовали необходимость христианского единства. И самым неожиданным достижением эмиграции стало ее активное участие в экуменическом движении. Эмигранты оказали глубокое влияние на его развитие и помогли западным вероисповеданиям увидеть подлинный лик православия. Помимо трудов Н. М. Зернова, вопрос о значении православного рассеяния по всему миру для христианства на Западе получил наиболее полное освещение в сочинении П. Е. Ковалевского. Итак, вся историография последних четырех десятилетий свидетельствует: вслед за русскими по миру идет и православие. Так было всегда, но особенно проявилось вследствие небывалого русского исхода первой послеоктябрьской "волны". Потрясения, пережитые эмигрантами, вызвали глубокий переворот в мировоззрении и отношении к жизни многих из них. Внутри эмиграции родился церковный народ. Он был совсем отличен от того церковного простонародья, которое считалось оплотом Церкви до революции. В эмиграции он тесно объединил представителей всех бывших сословий и возглавлялся людьми больших духовных дарований. Если в начале века православие воспринималось исключительно как национальная вера греков, русских или румын, своего рода этнорелигиозный реликт, то в настоящее время всем ясно, что православие - важнейшая христианская традиция, без полноправного присутствия которой в жизни планеты невозможно современное христианство. И в значительной степени это стало возможным благодаря русским эмигрантам.

Глава 5 Российские некрополи за рубежом

Русские косточки рассеяны по всему миру, однако внимание авторов выявленных мною публикаций до сегодняшнего дня сосредоточено, в основном, на российском некрополе в городке Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем. Вероятно, это можно объяснить извечной увлеченностью россиян Францией и особенно ее столицей, масштабом российского исхода в эту страну и исторической значимостью похороненных здесь лиц. Правда, допустимость последней причины может быть поставлена под сомнение, ибо узость информации не позволяет судить о значимости персон других наших соотечественников, скончавшихся в эмиграции. Вполне вероятно, что захоронения такие в мире есть. Среди персоналий "третьей волны" некрополя в городке Сент-Женевьев-де-Буа - диссиденты А. А. Амальрик, А. А. Галич, В. П. Некрасов, Д. М. Панин, А. А. Тарковский. В ряде случаев даты эмиграции не указаны, и остается только гадать, принадлежит то или иное лицо к эмигрировавшим до или после октября 1917 г. Сюжет о русских могилах во Франции - это лишь малая часть из затрагиваемых публицистом-международником В. В. Большаковым в книге "Русские березы под Парижем" (М.: Мол. гвардия, 1990) тем, объединенных, однако, идеей преимущества социалистического варианта развития на пути к строительству нового, справедливого мира. Эта идеологическая заданность вполне объяснима, если принять во внимание род деятельности автора (во второй половине 1980-х - корреспондента "Правды"), год и место издания книги. Однако для нас в настоящем обзоре глава из книги "Русские березы под Парижем" представляет особую ценность информацией о других помимо погоста в Сент-Женевьев-де-Буа захоронениях русских во Франции. Из подглавки "Русская Ницца" мы узнаем о старом кладбище на холме Шато, где похоронен писатель и публицист А. И. Герцен с супругой, другом кладбище на окраине Ниццы, на улице Шмен-де-Кокад, этом, по утверждению В. Большакова, единственном русском православном некрополе за рубежом, единственном, потому что здесь похоронены только русские. В. Большаков дает нам краткие сведения об его истории: организовано в 1866 г. возле храма на улице Лоншан, вплоть до сегодняшнего дня находится на попечении православной церкви. Перечисление В. Большаковым имен из каменных надписей на русском языке позволяет узнать историю гибели русской Ниццы, начало которой было положено вдовствующей императрицей Александрой Федоровной, женой Николая I. Как и большинство из публикаций на подобного рода сюжеты, перечисление имен похороненных здесь лиц заканчивается призывом к российским властям взять под свою опеку эти русские могилы. Кроме того факта, что В. Большаков написал о кладбище, не упоминаемом в известных мне публикациях, ценно и то, что автор книги "Русские березы под Парижем" называет другие крупные российские зарубежные некрополи, пусть и ничего не добавляя к их перечислению: в Калифорнии, под Кале и под Сиднеем. Как и Сент-Женевьев-де-Буа, чисто российскими они не являются, ибо содержат достаточное количество инородных могил. Уже само напоминание об этих захоронениях позволяет лишний раз убедиться в том, сколь огромный пласт исторического знания предстоит еще освоить исследователям российского зарубежья. И тенденция к этому есть. Статья Е. Сасакина "Дважды умершие"также посвящена захоронениям россиян ,но уже в Японии и написана, если можно так выразиться, в жанре меланхолических блужданий. Как и большая часть газетных материалов, она не претендует на научность. Трудно судить о профессиональной принадлежности автора. Сам он лишь вскользь упоминает о том, что пишет книгу, и характеризует себя просто как человека, пытающегося понять Японию и ее граждан, а также то, как приспосабливаются к столь специфической культуре этой восточноазиатской страны иностранцы, прежде всего - русские. Из очерка нелегко сделать вывод, о каком времени идет речь. Сомнение сеет употребление автором термина "совслужащие", обозначающего современное присутствие россиян в регионе. Что это - примета времени, инерция языка (хотя инерция для языка - явление удивительное) или образная характеристика, позволяющая судить о восприятии автором "соотечественных" ему дипломатов? Подозреваю последнее, ибо дипломатический корпус, некогда советский, а ныне российский, не обновлен и не сменил ни целей (кроме приспособления к новому соотношению сил), ни методов их достижения. Да и употребление Е. Сасакиным чуть ниже модного слова последних лет "россияне", фраза о "русских девицах в (японских) борделях" - явная примета для знающих характерный способ трудоустройства представительниц "четвертой волны" эмиграции - позволяет понять, что речь в статье идет все-таки о годах девяностых. Поскольку же русских сейчас в Японии немного, то главным предметом интереса Е. Сасакина и целью его очередного визита в страну стало посещение едва ли не самого значительного памятника былого присутствия россиян в Японии - старинного Иностранного кладбища (Гайдзан боти) в Йокогаме. Итак, на основе статьи образ Е. Сасакина предстает как образ исследователя (любителя или профессионала - это уже другой вопрос), искренне интересующегося необычными судьбами обычных, часто совсем простых людей. Он копается в архивах и в земле, подкапывая ушедшие в землю плиты, он расшифровывает стершиеся и осыпавшиеся надписи, фотографирует то, что еще осталась. И пишет на основе этого книгу. Да и эта статья написана очень лирично, проникновенно. Чувствуется действительный интерес автора к затрагиваемым вопросам. Некоторое внимание Е. Сасакин уделяет и еврейским могилам. Как и на Сент-Женевьев-де-Буа, хранителем Иностранного кладбища в Иокогаме является потомок российских эмигрантов, а повседневный уход осуществляют японские волонтеры из Общества любителей Иностранного кладбища. Итак, существующие публикации о российских некрополях преимущественно носят поверхностный и субъективно-описательный характер. Чрезвычайно узок их географический охват. Едина основная мысль. Следовало бы понять, что невозможно бесконечно эксплуатировать (как правило, в одном ключе и с похожими комментариями) одни и те же громкие имена наших умерших соотечественников для поддержания внимания широкого читателя, на которого и ориентированы эти публикации, к одному и тому же российскому некрополю. Журналистам (при всем понимании специфики их жанра) и другим ощущающим потребность высказаться было бы уместно рекомендовать насыщать материалы более ценной, а главное, конкретной информацией, которая вполне могла бы быть интересной даже и не ученому-профессионалу.