Благодаря успехам в промышленном развитии, СССР достиг значительной степени самообеспечения. Страна превратилась из импортера в производителя машин. Сокращены были и закупки металлов, поскольку теперь страна могла производить все большее количество металла, и причем как раз тех специальных планов, без которых не могли развиваться современное машиностроение и военная промышленность. Куда более скромными стали масштабы заграничных технических консультаций.

Страна рывком продвинулась вперед. Ко всему прочему, она продвинулась по совершенно новому пути, без помощи иностранного капитала, без пружины в виде частной прибыли, но во имя коллективных интересов, хотя и сформулированных и выраженных волей верховной власти. Быстро выросшая экономика находилась целиком в руках государства. К концу второй пятилетки государственной была почти вся промышленность, как крупная, так и средняя и мелкая; государственной была и торговля: оптовая, внешняя и внутренняя. Прогресс, которого добилась страна, выглядел еще более рельефно на фоне кризиса всего остального мира. Разумеется, Россия и на исходной черте не могла считаться слаборазвитой страной; это можно было сказать самое большее лишь о некоторых ее, правда весьма обширных, частях. Теперь и эти территории были охвачены процессом всеобщих преобразований. В историю развития человечества была вписана новая глава, и это добавило еще один мотив к тем, которые привлекают к СССР такое множество симпатий и внимательных взоров.

КОЛЛЕКТИВИЗАЦИЯ.

Впервые слово коллективизация было произнесено на XV съезде ВКП(б), который проходил в декабре 1927 года. Впрочем, это слово было не совсем новым. Понятие, вложенное в него, содержалось еще в партийной программе, принятой в 1919 году. Новой была категоричная постановка вопроса, данная в документе Сталиным. Отмечая явную тенденцию к более медленным темпам развития в сельском хозяйстве по сравнению с промышленностью, он заявил, что нет иного решения проблемы, кроме “перехода мелких и распыленных крестьянских хозяйств в крупные и объединенные хозяйства на основе общественной обработки земли”. Молотов затем развернул эту мысль в специальном докладе о работе в деревне. Однако и тот и другой сделали к своим предложениям множество оговорок о необходимости осторожного и постепенного процесса, о многообразии его форм, о терпеливой работе по убеждению крестьянина на основе его собственных интересов. В заключительной резолюции говорилось о “решительном наступлении на кулака”, но сам Сталин предупредил, что репрессивные меры в этом случае были бы ошибкой.

Между тем, надвигался новый кризис. Урожай зерновых если и не уменьшился по сравнению с прошлым годом, то, во всяком случае, и не увеличился. Потребление же выросло, особенно с началом индустриализации. Государственные заготовки зерна осуществлялись с трудом: начавшись более или менее нормально летом, они резко сократились летом. К концу года государство недобрало 128 млн. пудов. Поскольку запасы были минимальны, это означало, что и город, с их возросшим населением, и армия рисковала остаться без хлеба, особенно к весне, когда распутица на несколько недель прервет нормальное сообщение. Все экономические планы могли сорваться.

Кризис объяснялся многими причинами: серьезной ошибкой в политике цен, которая стимулировала развитие технических культур и животноводства за счет посевов зерновых, страх перед войной побуждал крестьянина, насколько это было возможно, придерживать зерно, деятельность спекулянтов, почувствовавших нехватку зерна и взвинтивших цены, конкуренция разных учреждений, занимавшимися хлебозаготовками.

Решение лихорадочно изыскивалось в начале 1928 года. Впервые оперативное руководство взял в свои руки Сталин. В первых числах января поступило указание: достать зерно “во что бы то ни стало”, и партийное руководство на разных уровнях лично отвечало за это. Высшие руководящие деятели направлялись в главные хлебопроизводящие области, чтобы возглавить лично работы на “заготовительном фронте”. На заготовку в деревню были мобилизованы 30000 коммунистов из числа работников аппарата. Основной причиной кризиса был назван кулак и его спекуляции зерном с целью повышения цен. К кулаку применялась статья Уголовного Кодекса, которая предусматривала привлечение к суду с полной конфискацией имущества(четверть конфискованного отдавалась беднякам). Но большую часть зерна, как признал несколько месяцев спустя сам Сталин, находились, однако, не у кулаков, а у трудно отличимой от них массы середняков. Были придуманы способы изъятия зерна и у середняков, как то: принудительная сдача зерна в счет государственного займа, самообложение деревень, досрочное взимание налога, и т.д. Каковы бы ни были их конкретные формы, они неизменно сводились к жесткому нажиму на крестьянина, располагающего зерном. Для стимулирования его личной заинтересованности на село направлялся большой поток промышленных товаров, отнятых у города, но их все же не хватало.

Ныне даже советские историки признают, что применяемые методы были заимствованы из опыта 1918 года, комбедов и хлебных реквизиций. Подобные приёмы были тогда осуждены Москвой, как прискорбное и недопустимое искажение данного указания местными органами власти. К этому времени худшее, казалось, миновало: с помощью жестких сталинских мер, названных “исключительными”, было собрано достаточно зерна, чтобы покрыть недостачу по сравнению с прошлым годом. Но это только казалось. Гибель озимых на обширных площадях хлебного юга (Украины и Северного Кавказа) привели к тому, что партии пришлось опять прибегнуть к чрезвычайным мерам. Сам Сталин признал, что теперь речь шла о том, чтобы вырвать у крестьян “страховые запасы”. Из-за этого упорнее стало сопротивление крестьянства. Участились так называемые “террористические акты”, то есть нападения на партийных активистов и убийства их. В некоторых областях бунтовали целые деревни.

Как было сказано выше, Сталин категорически требовал скорейшей организации колхозов и совхозов. С ним не соглашались некоторые члены Политбюро. Так, например, Бухарин в конце июня изложил свои тезисы в Политбюро: единоличное крестьянство еще долго будет оставаться решающей силой в деревне; необходимо спасти союз с ним, оказавшийся под серьёзной угрозой. Бухарин посвятил одно из своих публичных выступлений последним статьям Ленина, которые охарактеризовал как “политическое завещание”. Именно тогда он первым заговорил о них, как о глобальном “великом плане” деятельности для партии. Эта программа, подчеркнул он, остаётся верна. По мнению Бухарина, не требовалось никакой “третьей революции” - все проблемы: хлеб, товарный голод, оборона сводились, на его взгляд, к “фундаментальной проблеме” взаимоотношений между рабочими и крестьянством.

Между тем, в дебаты верхов вплетались новые мотивы. Очередной урожай нельзя было назвать обнадеживающим, как и год назад. Не хватало хлеба. Дело шло к повсеместному введению карточной системы в городах, что и было сделано в первых месяцев 29 года, за несколько месяцев до принятия первого пятилетнего плана.