Это десятилетие было временем завершения поисков раннего Тициана. Мастер уже окончательно вышел из-под эгиды Джорджоне. В его композициях 1510-х годов, таких, как «Мадонна с вишнями», «Мадонна со святыми», перед нами открывается мир, полый величия и праздничного великолепия. Эти сравнительно небольшие живописные композиции, плотно заполненные прекрасными, сильными, полными движения фигурами, пронизанные торжественным ритмом крупных, тяжелых масс, захватывают своим особым, почти героическим размахом.

В эти годы Тициан охотно обращается к столь излюбленной Джорджоне теме «счастливой Аркадии». Гравюры с ныне утраченных ранних мифологических картин Тициана, рая интереснейших пейзажных рисунков с фигурами пастухов, красноречиво об этом свидетельствуют. Но только в картине «Три возраста» (ок.1512) ощущается воздействие Джорджоне. Аллегория детства, юности, старости превращается здесь в пленительную полную тишины пасторальную сценку.

Совершенно иным предстает перед нами Тициан в великолепном полотне «Любовь небесная и земная» (ок.1512г.). Было предпринято множество попыток расшифровать сюжет картины: ее считали и воплощением неплатонической идеи любви, и изображение Венеры и Медеи или Венеры и Елены, пытались связать ее сюжет с античным мифом об Адонисе. Но так или иначе, несомненно одно – европейская живопись еще не знала картины, столь проникнутой гедонизмом, широким и полным утверждением красоты мироздания, и никогда еще эта тема не решалась в столь значительном, торжественном плане.

Конец 10-х – начало 20-х годов XVI века является важнейшим рубежом в творчестве Тициана; это время завершения поисков ранних лет и начала творческой зрелости, время огромного взлета. Тициан теперь становится признанным главой венецианской школы, получает должность официального художника республики св. Марка.

В эти годы расцвета творческих сил Тициана окончательно порывает с традициями предшественников, героика Высокого Возрождения пронизывает его искусство.

Этот период открывается созданием гигантской (6,9х3,6м), написанной на доске алтарной композиции «Ассунта» («Вознесение Марии») венецианской церкви Фрари. Даже в глазах современников картина эта знаменовала подлинный переворот в искусстве Венеции.

Традиционный облик венецианской алтарной картины создал Джованни Беллини, в простых и гармоничных композициях которого все полно величавого покоя. На грандиозной подчиняющей себе все обширное внутреннее пространство церкви картине Тициана перед нами предстает мир титанов, полный бурного движения, испепеляющей страстности.

Так Тициан создает в «Ассунте» свой венецианский вариант героического стиля Высокого Возрождения. Однако эта линия большого монументального искусства отнюдь не была единственной в его творчестве этих лет. Одновременно с «Ассунтой» он начал 1516 году для феррарского герцога Альфонсо д’Эсте знаменитый «Динарий кесаря».

Несомненно, сюжет картины был выбран заказчиком, избравшим своим лозунгом в борьбе с папством слова Христа, сказанные в ответ на вопрос фарисея, платить ли дань римскому императору: «Воздайте богу богово, а кесарю кесарево». Однако очевидно, что Тициан вкладывает в этот сюжет более глубокий философский смысл. Все углубляющиеся противоречия жизни Италии заставляют мастеров начала XVI века острее ощущать драматическое несовпадение больших гуманистических идеалов и реальной действительности. Тициан, столь остро чувствовавший дух времени, не мог не увидеть в жизни и эту драматическую сторону. Картина удивительно проста, лишена даже намека на эффектность. Художник, как бы размышляя, сопоставляет на плоскости две срезанные о пояс фигуры. Но за кажущейся простотой скрывается целый мир глубоких и сложных мыслей и чувств. Фигура Христа величаво господствует в картине, заполняя ее почти целиком. Она излучает спокойствие и особую внутреннюю силу. Его спокойная, полная достоинства поза, жест тонкой руки человечны и просты, прекрасное лицо задумчиво, почти кротко, притягивает нас своей сложной духовной жизнью. Христос Тициана – это не испепеляющий своей духовной силой титан, а человек, полный душевной красоты, погруженный в глубокое размышление о существующем в мире зле, наделенный печальным пониманием несовершенства действительности. Но если Христос причастен к миру светлого идеала, то фарисей принадлежит иному миру, недаром его фигура написана в совершенно другой, более «заземленной» манере. Это грубая, реальная сила, полная решительности и напористости: хотя фигура фарисея срезана рамой, она кажется способной заполнить всю картину, затмить светлый облик Христа. Тему встречи двух столь чуждых друг другу миров как бы скрепляет и завершает необычайно выразительный контраст прекрасной, тонкой руки Христа, которая никогда не коснется монеты, и грубой, загорелой, жилистой руки фарисея, крепко сжавшей круглый кусочек золота.

Стремление познать личность человека во всей ее сложности и контрастах, раскрывшейся в «Динарии кесаря», определяет и звучание тициановских портретов начала 20-х годов. Портреты Тициана этих лет немногочисленны, но художник предстает перед нами как великий портретист. На этих работах лежит отпечаток «большого стиля» тициановских монументальных композиций, они торжественнее портретов джорджоневского периода, формат увеличивается до поколенного, фигура изображенного широко и величаво разворачивается на плоскости, вырисовываясь безупречно вписанным в рамки холста силуэтом. Но теперь Тициан вглядывается в современника более пристально, ищет в облике личное начало. Это новое восприятие личности заставляет Тициана изменить традиционные приемы портрета. Он находит теперь неповторимый композиционный строй каждого портрета, особенно пристально вглядывается в лицо, которое пишет уже не в монотонной сглаженной манере, а тончайшими градациями тона и светотени.

Необычайно полно раскрывается характер в портрете Винченцо Мости, секретаря феррарского герцога. Изысканные по простоте и богатству сочетания холодных сине- и темно-серых, серебристо-белых тонов одежды особенно остро выделяют живые, горячие краски смуглого лица, в котором Тициан подчеркивает твердость и определенность черт. Это не человек чистых и поэтических душевных помыслов, а натура искушенная и опытная в жизни, ценящая ее наслаждения. И, наконец, портрет самого феррарского герцога Альфонсо д’Эсте (1523г.) уже прямо предвосхищает тот тип портрета-характера, который будет господствовать в творчестве Тициана 30-х – 40-х годов.

Если традиции портретов Тициана начала 20-х годов тесно связаны с тем пониманием личности, аспектом восприятия мира, который раскрылся впервые в «Динарии кесаря», то его многофигурные композиции 20-х годов продолжают героичесую линию «Ассунты». Мир, раскрывающийся в них, полон бурного движения и жизненной полноты, все пробретает в нем особую яркость эмоционального звучания — и суровый драматизм сцены оплакивания Христа, и бурная радость язы­ческих вакханалий. Отпечаток этого полного патетической приподнятости и динамики стиля лежит на великолепной серии мифологических картин, написанных в 1518—1523 годах для Альфонсо д'Эсте.