Магический подход к природе распространялся и на христианские обряды. Для обеспечения урожая жители прихода во главе со священником совершали религиозные процессии по полям; эффективным средством против насекомых - вредителей с/х культур служила анафема; для предотвращения градобития звонили в церковный колокол. За помощью обращались наряду со знахарями к святым. Но вместе с тем народ видел в святых могущественные существа, которые, если их не умилостивить, могут причинить вред. Эта вера сохранялась в народе даже и после Реформации, отменившей поклонение святым.

Вера в чудеса была повсеместной. В Англии с одним лишь святым Томасом Беккетом было связано более полутысячи чудес. Обладатель изображения святого верил, что не только защищает себя от земных невзгод, но и избавляет душу от мук чистилища; помимо того, он мог навлечь болезни на врагов. Верили в действенность физического соприкосновения со священными предметами, которыми пользовались как магическими амулетами. Ребенка лечили, вешая ему Евангелие на шею. Святое писание возлагали на голову, для исцеления от головной боли. Магическую силу придавали и мессе и евхаристии, верили, что молитвы действуют подобно заклинаниям, а молитва, прочитанная наоборот, вызывает зловредные последствия.

Духовенство сетовало на то, что люди из простого народа сплошь и рядом не имеют самого элементарного представления о христианском учении. В конце XVII в. английский проповедник возмущался тем, что некий мальчик не знал, сколько богов существует, не мог назвать лиц святой Троицы, не слыхал о Христе, небесах и аде. Массы не знали основных молитв и десяти заповедей, а многие вообще даже не были крещены. Простолюдины не посещали церкви, не слушали проповеди, не понимали мессы и не уважали своих пастырей.

В канун Реформации деревенский священник обычно вел образ жизни, мало отличающийся от образа жизни крестьянина, был поглощен сельскохозяйственными заботами, неофициально имел семью, проводил досуг в одной таверне со своими прихожанами, да и внешним видом не выделялся из их среды. Грань между мирским и сакральным была если не стерта, то, во всяком случае, смазана. Эта профанация сакрального неизбежно сопровождалась утратой священниками остатков своего авторитета. Если священник затягивал проповедь, то рисковал услышать от нетерпеливых прихожан, что пора отпустить служанок доить коров. Нелюбовь к духовным пастырям - повседневное явление. Не редкостью были нападения на них и даже убийства.

Смешение религии и магии вызывалось не только неодолимой потребностью верующих видеть и испытывать чудеса и добиваться нужного им результата при посредстве колдовских действий, но и неясностью в понимании самими духовными лицами различия между христианством и языческой практикой. Поэтому, как мы видели выше, священники нередко принимали участие в процессиях вокруг полей, с Евангелием и крестом в руках, чтобы вызвать дождь и обеспечить урожай, звонили в колокола в непогоду и подвергали отлучению червей и насекомых.

Магизм, пронизывающий народную религиозно-культурную практику, всегда внушал опасения духовенству, поскольку он выражал особое понимание причинности, противоречившее учению о всемогуществе божьем. Церковь боролась против колдовства, заклинаний, гаданий, знахарства, усматривая в них дьявольское начало.

Между тем в XVI-XVII вв. культурная традиция простонародья стала все более терять функцию своеобразной опоры для всего многосложного здания культуры. Терпимость в отношении к ней, в какой-то мере проявляемая в предшествующую эпоху, сменяется нетерпимостью и преследованиями. Комплекс представлений, верований, ритуальных и практических действий, образовывавших народную культуру, отныне оценивается церковью и светской элитой как дикие суеверия, внушения дьявола, как некультура. Весь фонд крестьянских культурных и религиозных традиций и представлений был решительно противопоставлен культуре Церкви и необразованных.

Искоренение суеверий и остатков язычества, ограничение и запреты аграрных культов, праздников и развлечений, с одной стороны, и преследование ведьм и колдунов - с другой, в своей основе были проявлениями одного и того же процесса наступления на народную культуру. Демонизация ведьмы шла рука об руку с демонизацией крестьянского праздника. Налицо упорное, последовательное стремление носителей ученой культуры перевести определенные элементы культуры народной на язык демонологии. Этот перевод, в корне меняющий смысл и содержание народной традиции, подготавливает ее уничтожение.

За ненавистью к дьяволу и его приспешникам у служителей католической религии, образованных и нередко интеллигентных людей, скрывалось, может быть, не вполне осознанное ими отвращение к культуре простого народа. Поскольку же своя собственная культура представлялась им единственно возможной и допустимой, то эту другую культуру они воспринимали в качестве антикультуры. Их культура была всецело ориентированна на бога, следовательно, другая культура но необходимости должна была быть порождением дьявола.

Таким образом, в ведовстве церковь и светская власть видели воплощение всех особенностей народного миросозерцания, в корне враждебных их идеологии. Поэтому расправа над ведьмами создала обстановку, благоприятствовавшую подавлению народной культуры. Прекращение гонений на ведьм Р.Мюшембле объясняет тем, что основа, на которой произрастала вера в ведовство, - традиционная народная культура - была, по сути дела, уже уничтожена. В таком случае историческую трагедию массовой охоты на ведьм можно трактовать как один из актов длительной борьбы церкви против народной культуры.

Таким образом, мы наблюдаем схожие тенденции как в истории католической, так и в истории православной церкви, которые стремились заменить старую, языческую, народную культуру, получившую в их глазах окраску демоническую, новой, христианской культурой, установление которой проходило, как видим, с таким трудом как на Западе, так и в России.

Свет науки, возожженный Петром 1, все более оттеснял религию на второй план, давая место новому поколению людей - активных практиков, просветителей, - ориентированных на здравый смысл, логику. Но и в петровские времена опасность заражения западным духом борьбы с ведьмами была велика.

Вместе с усилением культурных связей с Западом и проникновением в Россию веяний барокко появлялись тревожные признаки того, что одновременно в Россию будет перенесена атмосфера страха и культурного невротизма, разрешившаяся на Западе кострами инквизиции. Угроза эта не была надуманной.

В начале XVIII в. в Москве началось следствие по делу Григория Галицкого, учившего, что Петр I - антихрист, и возвещавшего приход последних времен. Галицкий был подвергнут редкой и жесточайшей казни - копчению живым. Митрополит рязанский Стефан Яворский по распоряжению Петра опубликовал в 1703 г. обличительное сочинение против ереси Галицкого «Знамения пришествия антихриста и кончины века». Само написание книги было простым выполнением правительственного заказа. Однако решение задания принадлежало рязанскому митрополиту и было знаменательным: весь ход рассуждений Яворский позаимствовал у испанского инквизитора Мальвенды. Полностью эти тенденции развернулись в главном сочинении Яворского - «Камень веры». Книга эта претендовала на то, чтобы дать в руки борцов с ересью то оружие, какое Шпренгер и Инсисторис дали борцам с ведьмами. Она содержала все основные положения теории инквизиционного судопроизводства. Прежде всего утверждалось, что еретиков следует передавать в руки светских властей. Далее на многих страницах развивается идея жестоких расправ с еретиками. «Еретиков достойно и праведно убивать, сожещи». Прямо из арсенала инквизиторов-доминиканцев был заимствован аргумент: «Самем еретиком полезно есть умерети и благодеяние тем бывает, егда убиваются, елико множае живут, множае согрешают».