Эти две категории составляют преимущественное количество населения того мира. Над ними парит ограниченное число избранных, наслаждающихся в течение вечности созерцательным блаженством,

Конечно, эта вечная бесполезность лучше небытия, но тем не менее она не лишена скучного однообразия. Поэтому на картинах, изображающих блаженных, видны ангельские лики, дышащие скорей скукой, нежели истинным блаженством.

Это состояние не удовлетворяет ни стремлений, ни инстинктивной идеи к прогрессу, который единственно может быть совместим с безусловным блаженством.

Трудно понять, чтобы невежественный дикарь, незнакомый с чувством нравственности, в силу только полученного им крещения, становился на один уровень с человеком, достигшим некоторого совершенства долголетним трудом на высшей ступени науки и нравственности. Еще менее понятно, чтобы ребенок, умерший в раннем возрасте, когда он еще не имел понятия ни о себе самом, ни о своих поступках, наслаждался бы теми же преимуществами, благодаря одному лишь обряду, в котором воля его не принимала никакого участия.

Эти мысли смущают даже наиболее ревностно верующих, но хотя бы немного мыслящих людей.

Успешная работа на земле, ничего не значащая для будущей жизни; легкость, с которою люди надеются получить блаженство посредством исполнения некоторых внешних обрядностей; возможность даже купить его за деньги без серьезного исправления характера и привычек, оставляют земным радостям всю их цену.

Не один верующий успокаивал свою совесть, говоря, что, так как его будущее обеспечено исполнением известных обрядов и посмертными дарами, ничего его не лишающими, было бы излишне подвергать себя лишениям в пользу ближнего, когда можно спастись, работая каждый для себя.

Конечно, не все так думают, и есть великие и прекрасные исключения; но нельзя не признаться, что таковы мысли большинства, особенно непросвещенной массы, н представление об условиях счастья в ином мире поддерживает привязанность к благам здешнего мира и, следовательно, к эгоизму.

Прибавим к этому, что все в наших обычаях содействует сожалению о земной жизни и боязни перехода с земли на небо. Смерть окружена такой печальной обрядностью, которая, скорее, ужасает, нежели возбуждает надежду. Изображая смерть, воспроизводят ее всегда в отталкивающем виде и никогда не изображают сном при переходе из одной жизни в другую. Все эмблемы смерти напоминают о разрушении тела, показывают его отвратительным и иссушенным. Нигде смерть не представляется символом счастливой души, разорвавшей свои земные узы.

Переход в тот, более счастливый, мир сопровождается стонами оставшихся в живых, как будто для отходящего это тяжелое несчастье. С ними прощаются навеки, как будто не рассчитывают когда-либо свидеться; сожалеют за них о радостях сего мира, как будто за гробом они не найдут себе лучших. "Какое несчастье, — говорят эти люди, — умереть молодым, богатым, имеющим впереди блестящее будущее!"

Представление о более счастливом положении едва касается мысли людей и не укореняется в ней.

Таким образом, все внушает страх смерти вместо того, чтобы возродить надежду. И человеку понадобится еще много времени, чтобы отказаться от всех этих предрассудков; но, по мере того, как будет крепнуть его вера, он будет ближе и ближе подходить к более здравому представлению о духовной жизни.

Кроме того, глубокое верование и предрассудки помещают души отошедших в места, малопонятные нашей мысли, и отошедшие делаются как бы чуждыми живущим. Религия многих народов ставит между умершими и живущими непреодолимую преграду: она заявляет, что все отношения порваны, всякое сообщение невозможно. Если души находятся в аду, то потеряна всякая надежда свидеться с ними, остается только самому попасть в ад. Если они находятся среди избранных, то они поглощены своим созерцательным блаженством.

Все это ставит между умершими и живущими такое разделение, что на разлуку при отшествии в иной мир смотрят, как на вечную. Вот почему все скорее предпочитают удерживать около себя на земле страдающих любимых людей, чем видеть их отходящими, хотя бы и на небо.

И потом, действительно ли счастлива на небе душа, видящая, как мучаются в вечном пламени, например, ее сын, отец, мать или ее друзья?

ПОЧЕМУ СПИРИТЫ НЕ БОЯТСЯ СМЕРТИ

Спиритуалистическое учение меняет совершенно взгляд на будущую жизнь. Будущая жизнь — более не гипотеза, а действительность. Состояние души после смерти — более не система, а результат наблюдения.

Завеса поднята.

Духовный мир является нам в своей действительности; его открыла не хитрая выдумка людей, а сами обитатели этого мира пришли к нам и описали свое положение. Мы видим их там на всех ступенях духовной лестницы, во всех фазах счастья и несчастья. Мы присутствуем при всех перипетиях загробной жизни. Вот причина спокойствия спиритов, с которым они смотрят на смерть, и ясности их последних минут на земле.

Их поддерживает не одна надежда, но и уверенность; они знают, что будущая жизнь есть продолжение настоящей жизни, только при лучших условиях; и они ее ждут с такою же уверенностью, как восхода солнца после ночной бури.

Причины этой уверенности заключаются в фактах, свидетелями которых они являются, и в согласовании этих фактов с логикой, справедливостью и милосердием Бога и внутренними стремлениями человека.

Для спиритов душа не есть нечто отвлеченное; она имеет эфирное тело, делающее из нее определенное существо, которое может охватить мысль и постичь ее; хорошо уже то, что можно, благодаря этому, основывать свои представления на ее индивидуальности, ее способностях и ее чувствованиях.

Память о дорогих нам существах покоится не па воображении, а на действительности. Души не представляются блуждающими огоньками, ничего не говорящими нашей мысли, но вырисовываются в ясной определенной форме, которая показывает их нам, как живые существа.

Затем, вместо того, чтобы быть затерянными в пространстве, они находятся около нас; мир телесный и мир духовный находятся в постоянном сношении и общении между собою.

Сомнение в будущей жизни удалено, и не существует более причины страха смерти, ее встречают хладнокровно, как освобождение; на нее смотрят, как на дверь к жизни, а не к небытию.

Глава III

НЕБО (РАЙ)

1. Словом небо определяют пространство, окружающее землю, в особенности же — ту часть, которая находится над нашим горизонтом. Древние верили в существование многих небес, составляющих концентрические сферы, с землею посередине. Эти сферы, вращаясь около земли, увлекали за собою звезды и планеты, которые находились в их области. Эти фантазии происходили от недостатка научных астрономических знании и были приняты всеми древними теогониями, считавшими эти, этажами расположенные небеса, местонахождением Духов, представлявшими различные степени блаженства: последнее, наивысшее, небо было местом наивысшего блаженства. Всех их насчитывалось семь, потому выражение: быть на седьмом небе, означало наивысшее счастье. Мусульмане насчитывают их девять, также с повышающимся блаженством. Астроном Птоломей* насчитывал их одиннадцать; последнее называлось эмпиреем, потому, что там распространен ослепительный свет. Это поэтическое название и в настоящее время дается вечной славе и блаженству.