Во-вторых,существенном важно оценить совершенно определенным образом человеческие издержки стратегии, которые имеют целью продвинуть безопасность государства и международную безопасность.

В-третьих, политика безопасности должна быть гораздо более тесно интегрированно стратегию поддержки прав личности, демократии и развития.

В-четверых, принимая во внимание сложный характер современных вызовов, поставленных безопасности индивидов, инициативы в этой области должны быть обращенны ко всей гамме авторов, включая государства, многосторонние организации и группы гражданского общества. Поскольку проблемы, угражающие безопасности личностей, имеют транснациональную природу, то только многосторонние сотруднечества позволяют найти эффективные решения.

В-пятых, эффективность решений будет зависеть от усиления операциональной координации. Например, успешные операции по поддержанию мира включают множество измерений и основываются на тесной координации усилий разных авторов, включая политических переговорщиков, «голубые каски», наблюдателей за правилами личности и ответственных за гуманитарную помощь.

В шестых, возрастающую роль в продвижении человеческой безопасности играют НПО-организации гражданского общества, которые во многих случаях были в высшей степени эффективными партнерами в защите безопасности индивидов.

Разумеется, Л . Эксуорти во многом прав . Справедливость идеи человеческой безопасности и благородство целей защиты прав индивида не может вызывать никаких сомнений. В то же время есть два момента, которые вызывают вопросы. Первый из них связан с категоричностью, с которой безопасность индивида противопоставляется безопасности государства. Автор сам опровергает этот свой тезис, когда пишет, что феномен насилия непосредственно связан с эрозией авторитета государства (там же. Р. 334). Что касается второго вопроса, то он, как и в случае с кооперативной безопасностью, касается правового статуса и последствий вооруженного вмешательства во внутренние конфликты.

Теория демократического мира

Рассмотренные выше взгляды на кооперативную безопасность в ее кантианской версии во многом исходят презумпции, получившей широкое хождение в литературе, согласно которой чем более демократичны государства, тем меньше вероятность того, что они будут воевать друг с другом (о теории демократического мира см.: Кулагин. 2000).

Гипотеза «демократического мира» в чем-то очень напоминает теорию, имевшую хождение в СССР, согласно которой социалистические государства, будучи миролюбивыми и гуманными по их глубинной сущности, не склонны к войне вообще (за исключением оборонительных войн против империалистического агрессора) и исключают войны друг против друга. Методологически сходными являются и доказательства. Во многом они сводятся к тому, что, если демократические страны были замечены в войне или в вооруженном противостоянии друг с другом, это значит, что они обе еще не вполне демократические (например, Греция и Турция), или же не совсем демократическая одна из них (Аргентина в конфликте с Великобританией за Фолклендские острова), или же речь идет не о войне, так как войной считается вооруженный конфликт между государствами, в котором гибнет не менее 1 тыс. человек. Вооруженное вмешательство США (например, Гренада, 1968) или же группы стран НАТО (Югославия, 1999) во внутренние дела других государств объясняется необходимостью восстановления демократии. Как тут не вспомнить похожие аргументы по поводу вооруженных конфликтов между странами социализма, например между Китаем и Вьетнамом в 1970-е гг.: по официальной версии и исходя из комментариев советской публицистики, конфликт стал возможен потому, что обе участвовавшие в нем страны еще не достигли уровня развитого социализма. В свою очередь, вторжение советских войск в Венгрию в 1956 г. или в Чехословакию в 1968 г. обосновывалось необходимостью спасения социализма.

По сути, обе гипотезы – и «социалистического мира», и «демократического мира» - имеют известные основания в том, что Р. Арон называл одними из структурных измерений международной системы. С точки зрения Арона, гомогенные системы (системы с высокой степенью однородности с точки зрения политических режимов входящих в них государств, типа экономики, разделяемых ими идеологических взглядов, культуры и т.п.) являются более стабильными и менее чреваты вооруженными конфликтами, нежели гетерогенные. И действительно, по мере роста гомогенности, например, Западного мира в целом и Западной Европы в частности, конфликты между соответствующими странами становились все более редкими. Сегодня трудно представить себе вооруженный конфликт между такими странами, как Франция, Германия, Великобритания, Испания и Португалия и т.п., нередко сталкивавшихся друг с другом на протяжении истории. И все же делать на этой основе широкие теоретические обобщения вряд ли возможно. Как пишет П. Аснер, «можно без колебаний говорить об упадке межгосударственных войн между развитыми странами». Однако, продолжает он, «признание этой явной тенденции должно сопровождаться бдительностью, с тем чтобы не поддаться двум искушениям: генерализации указанной тенденции, ее экстраполяции на всю планету или же на все формы насилия, и объяснению на основе одного-единственного фактора, в качестве которого выступала бы демократия» (Hassner. 2000. Р. 383). Один из выводов первооткрывателя в области науки о мирных отношениях Льюиса Ричардсона также заключался в том, что невозможно охарактеризовать государства по их сущности как воинственные или миролюбивые (см. об этом: Rasset & Starr. 1981).

Однако, это не помешало Джеймсу Ли Рэй заявить о том, что, «поразительная простота гипотезы демократического мира и равным образом впечатляюще простые доказательства в ее поддержку в значительной степени объясняют проявляемое к ней внимание» (Ray. 1997. Р. 51).

В свою очередь, Б. Рассет и Х.Старр отмечают необоснованность утверждений о большем миролюбии какой-либо конкретной формы организации общества, экономики или правительства. Они показывают, что различные исследование читуации, характерной как для 20 в. так и для 18 и 19 вв., не установили причинно-следственной связи между тем, насколько часто участвует государство в международных войнах, и, например, наличием демократического или авторитарного политического строя, рыночной или социалистической экономики (Rassett & Starr. 1981). Куинси Райт, один из крупнейших специалистов в области исследований войн и вооруженных конфликтов, утверждал: «Едва ли можно ссылаться на статистику, чтобы показать, что демократии бывали реже вовлечены в войны, чем автократии. Франция была почти такой же воинственной, и когда она была республикой, и когда она была монархией или империей. Великобритания занимает видное место в списке воинственных стран, хотя она по форме своего правления в течении наиболее длительного времени приближалась к демократии… Более убедительную статистическую взаимосвязь можно установить, сравнивая тенденцию к демократии в периоды всеобщего мира и отхода от демократии в периоды всеобщей войны. Эта взаимосвязь может, однако, доказать, скорее, что мир порождает демократию, чем то, что демократия порождает мир» (Wright. 1965. Р.841). Последнее замечание особенно важно, поскольку, теория демократического мира предполагает, что достижение мира требует всемирного распространения демократии.