Вероятно, поэтому многие нынешние авторы, прежде чем живописать избавление от СССР как от известной «империи зла», или просто как от «имперского СССР», вынуждены сначала конструировать его со всеми негативными имперскими пороками в своем воображении. Некоторые из них при этом настолько увлекаются, что, не принимая ни в каком виде как империю ни прежний СССР, ни будущую Россию, тут же обесценивают свои построения. Например, известный американский профессор Зб. Бжезинский, выступая с лекцией в Алма-Ате в декабре 1993 года, сделал достаточно неожиданное для слушателей признание в том, что «его страна тоже, по сути дела, является империей, но исключительно нового типа и “чертовски удачливой”» (Независимая газета. 1993. 11 декабря).

Серьезные же отечественные исследователи проблемы, понимая под империей (в переносном смысле слова) «форму геополитической организации социального пространства, основанного на наднациональной, надгосударственной (полинациональной, полигосударственной) структуре власти и управления, либо на наднациональном, надгосударственном механизме влияния (политического, экономического, военного, технологического, культурно-идеологического), сопряженного с четко обозначенной сферой жизненно важных геополитических интересов сверхдержав», приходят к лишенной какой бы то ни было идеологизации научной констатации: современные США, Россия, Китай, Япония, Европейское сообщество представляют собой формы гибких «интегрированных империй» с безусловно разнопорядковой внутренней и внешней связью и зонами своего «имперского» влияния» (Б. М. Пугачев). Что касается великодержавия в политике, то и здесь научный подход обнаруживает: «Великодержавна политика всякой большой нации, всякого крупного государства: великодержавна была политика России, политика Советского Союза, Англии и Франции как метрополий, великодержавна политика и Соединенных Штатов» (Национализм: теория и практика. М., 1994). С учетом этого предполагается, что единство и равновесие будущей мировой цивилизации будут удерживать 4—5 геополитических, этноконфессиональных центра — империи, к числу которых, скорее всего, будут принадлежать Китай, Россия, Япония, Германия, одна из мусульманских стран Ближнего или Среднего Востока, значительно увеличенная в размерах.

Размышляя над империей как понятием и как реальностью, некоторые авторы приходят к выводу, что империя — это сложноорганизованная этносоциальная система самодостаточного типа и как идеальная конструкция в этом смысле «нигде конкретно не существовала», но как принцип, «как идея и воля миллионов» существует и вовсе не думает умирать. Придерживающийся этой точки зрения В. П. Булдаков полагает (1994), что империей, по существу, является едва ли не любая нация-государство. По его утверждению, западноевропейские нации-государства в период после Первой мировой войны были на деле империями новейшего индустриально-колониального типа; государства, образованные на месте бывших «традиционных империй» после той же войны, фактически являли собой осколки старых империй со всеми их генетическими болезнями. Судьбу России этот автор также связывает с неизжитостью (а возможно, неизживаемостью) идеи универсальной империи, рожденной в противовес реальному имперству. Он полагает не только желательным, но и вполне возможным возрождение на месте бывшего СССР имперства в мягкой форме — содружества наций.

Мнение необычное, но, судя по отечественной научной и публицистической литературе, отнюдь не единичное. На наш взгляд, едва ли можно считать его достаточно обоснованным. Без сомнения оно говорит лишь об одном: дело не в ярлыках, а в том, чтобы Россия вновь не стала «империей зла» ни для своих народов, ни для соседей. Что же до народов России и бывшего СССР, то почему бы и им с учетом новейшего опыта не признать правду простых слов, сказанных великим американским президентом Авраамом Линкольном в сходной исторической ситуации: «Когда мы едины — мы стоим, когда мы разделены — мы падаем». Благоразумие российских народов должно привести к осознанию их кровного общегосударственного интереса: Россия и впредь, как на протяжении всей ее истории, должна оставаться многоэтническим государством, если угодно, «империей», отличаясь от прочих былых и нынешних многоэтнических государств одним — сообща выработанной, отлаженной и на века освященной системой неэксплуататорских межэтнических отношений.

Очевидно, только отрешение от двойного стандарта при оценке своего и чужого патриотизма, национализма, своей и чужой национальной государственности, империи может помочь разрешению национальных проблем России.

Все республики хороши, кроме Русской? Разрешение национальных проблем России в наши дни оказалось напрямую связанным с вопросом о целесообразности создания Русской республики в составе Российской Федерации. Однако аргументы «против» приводятся при таких обсуждениях чаще всего из арсенала былых сталинско-горбачевских времен. Охотно допускаем, что не обязательно быть сторонником создания подобного образования, поскольку возможны и могут оказаться более целесообразными иные способы реализации государственных интересов русского и всех других народов России. Но ведь это вовсе не предполагает двойного стандарта в обсуждении самой правомерности постановки вопроса о Русской республике. Казалось бы, сам факт наличия подобных образований у других российских народов является достаточным основанием для положительного решения и русского вопроса. Выступление против Русской республики, в соответствии с логикой, должно означать ненужность и всех других республик. Между тем двойной стандарт в отношении русских и нерусских как наследие большевизма в этом вопросе остается фактом наших дней.

Приведем характерные примеры. Читаем: «В своем большинстве русский народ осознает, что именно Россия, а не искусственно конструируемая кое-кем Русская республика и есть государственное самовыражение русской нации, выразитель ее интересов, а также интересов всех других россиян — татар, чувашей, удмуртов, осетин, ингушей и других наций» (Независимая газета. 1994. 15 марта). Хорошо. Но ведь здесь нет объяснения, почему русским хватает для самовыражения одной России, а другим этого мало и дополнительно требуется, имеется, а в наши дни еще и предоставляется «свое» национально-государственное образование.

Читаем дальше: «Создание Русской республики привело бы к фактическому демонтажу Российской Федерации, дезинтеграции России» (Независимая газета. 1994. 1 марта). Неужели сразу и «дезинтеграции», если, по данным 1989 года, в России 81,53 % ее населения составляют русские, считающие русский язык родным — 86,59 %, свободно говорящие на русском — 97,76 % всего населения России. В национально-языковом отношении «российская нация» консолидирована в гораздо более высокой степени, чем американская. По данным бюро переписи, в США лишь 56 % населения владеют английским языком в совершенстве, 23 % хорошо, 15,2 % в недостаточной степени, 5,8 % не владеют английским вообще. По тем же данным, 32 млн коренных американцев (14 % населения США в возрасте старше 5 лет) общаются в семейном кругу не на английском, а на 329 других языках мира. При этом наиболее распространенными из «домашних языков» являются испанский, французский, немецкий, итальянский и китайский. Испанским в семейном кругу пользуются 17 млн человек (54 % всех граждан США, которые не разговаривают между собой по-английски). Русский язык занимает в списке 15-е место (число его носителей составляет 241 798 человек). Известно также, что 33 языка коренного населения Америки утрачены (Красная звезда. 1993. 25 сентября). Сопоставление цифр говорит, что не только дезинтеграция, но и конфедерация, асимметричная федерация при таком соотношении «большинства» и «меньшинств» в Российской Федерации могут представляться опасностью лишь в глазах максимально ослабленной федеральной власти и, что самое печальное, при отсутствии государственной идеологии, способной объединять русских и сограждан других национальностей вокруг доводов в пользу мощного государства, гарантирующего справедливость национальных отношений, свободу национального развития и взаимообогащение всех его народов.