Логическим следствием такой вот «жесткой» рекрутации состава парламентских собраний исполнительной властью в РТ и РБ является «номенклатурное» в основном происхождение властвующих политических элит. Например, в Татарстане, по расчетам, основанным на различных методиках, от 59,5% до 92% правящей элиты составляют представители бывшей «партийно-советской» номенклатуры.8

Таблица 1.

«Номенклатурно-партийный» состав законодательных собраний Татарстана и Башкортостана в динамике (1995-1999г.г.), %.7

Даже время постперестроечного десятилетия не может «выжечь» номенклатурного содержания элиты. Разница лишь в том, что изменились основные источники рекрутации формируемых посредством назначения элит. Если в советскую эпоху это были работники территориальных партийных и советских органов власти, то на современном этапе выходцы из аппарата министерств, местных администраций, не имеющие опыта партийносоветской работы в прежние времена.

Некоторые новейшие исследования избирательного процесса и партий в российских регионах показывают, что «в целом по мере формирования региональных политических институтов, несмотря на усиливающуюся региональную дифференциацию, наблюдается тенденция к повышению роли партий как коллективных акторов .в. политическом, процессе». Однако, диа-. хронный анализ развития партийных систем в Башкортостане и Татарстане за последнее десятилетие фиксирует стабильное и существенное снижение роли политических партий в пространстве власти в двух смыслах. С одной стороны, заметно падает значение партий во внутриреспубликанской политической жизни. Этому в большей степени способствуют не причины, вызванные объективной общественно-политической эволюцией (конец митингово-уличной эйфории начала 90-х годов, уменьшение этнополитической активности, структурализация политического процесса и т.д.), а факторы, определяемые завершением формирования в российских республиках авторитарно-номенклатурных систем правления. Последние постоянно «отторгают» публично-демократические институты политики «за ненадобностью» и из-за потенциальной опасности для авторитарной монополии власти. С другой стороны, даже после предпринятых за последние годы правящими элитами республик колоссальных усилий по мобилизации «региональной активности» общенациональных партий для завоевания влияния на центральную законодательную власть, эти республиканские отделения являются очень нежизнеспособными «фасадными» партиями, созданными как прямое продолжение государственных структур и состоящими поголовно из работников аппарата. Такие «партии» моментально рассыпаются после очередной неудачи на федеральных выборах. В российских республиках именно таковыми были первоначально очень амбициозные и претендовавшие на «региональную специфику» отделения движений «Наш дом — Россия», «Отечество», «Вся Россия» и т.д.

Этнический аспект, как это уже подчеркивалось выше, играет в процессе эволюции и современного состояния политических элит российских республик особую роль. Закономерность этнизации республиканских элит, при этом имеющая в нашей стране устойчивые и давние традиции еще со времен осуществления национальной политики КПСС по «коренизации» руководящего аппарата, в условиях постперестроечного развития усиливается под воздействием нескольких групп факторов. Во-первых, этнизация была вызвана в значительной степени необходимостью достижения власти путем мобилизации титульной этничности. Для идеологического обеспечения этого процесса использовались лозунги «возрождения этнической культуры и языка», «возвращения к народным духовным истокам», «национальное возрождение как фактор демократизации общества» и т.д.

Во-вторых, этнизация выступает не только следствием «наполнения» политических элит «национальным содержанием», но и становится действенным способом этатизации титульной этничности. Именно поэтому, во внутриэтнических пропорциях соотношение «руководящего ядра» с этносом в целом у титульных народов в республиках на порядок выше.

Одновременно процесс этатизации титульной для республик Российской Федерации этничности выступает как бы актом «компенсации» за существенно ослабленные возможности вхождения в политическую элиту этнодисперсным национальным группам России, проживающим за пределами «своих» территорий. Например, в Татарстане должностные лица в качестве контрдоводов признаваемой излишне титульноориентированной кадровой политики приводят аргументы типа: « .представители нерусских народов, в том числе татары, занимающие второе место по численности населения РФ, не представлены адекватно в кадровом корпусе высших государственных служащих федеральных органов аппарате президента РФ, правительстве, генералитете и т. п . Интересы одной четвертой части семимиллионного татарского этноса представлены хотя бы в органах власти Татарстана, но национально-культурные запросы остальной части татар 75%, практически никак не представлены в органах власти федерального уровня. Парламент РФ не имеет эффективного механизма, процедур учета интересов меньшинств. Причем выборы в Госдуму показывают, что число нерусских депутатов сокращается. Если даже все депутаты «националы» будут голосовать как один, то и в этом случае у них нет никаких шансов провести законопроекты, отвечающие интересам каких-либо из более чем ста народов России или хотя бы заблокировать решение русского механического большинства».10

Практически аналогичную аргументацию для «оправдания» доминирования титульной этничности в высших эшелонах республиканской власти приводят некоторые общественные деятели и ученые Башкортостана: «В целом нерусские национальности не могут оказывать существенного влияния на процедуру принятия решений ни в Государственной Думе, ни в Совете Федерации. Если бы даже представители всех республик (всего 21 республика, включая Чечню) выступали в Совете Федерации единым фронтом, то они могли бы собирать максимум 25% всех необходимых голосов».11 При этом некоторые чисто этнические свойства (например, владение языком народа и т.д.) законодательно провозглашаются в республиках как квалификационные признаки государственного работника высокого ранга.