Во-вторых, создание системы жесткого контролирования местного управления в городах и районах, превращение его даже на муниципальном уровне почти в исключительно государственное. Практическое отсутствие, несмотря на некоторую законодательную базу, местного общественного самоуправления, являющегося, как известно, социальнополитическим фундаментом гражданского общества; полное отчуждение от местного самоуправления властного и финансово-экономического ресурсов.3 При этом на уровне района или города происходит совмещение должности назначаемого президентом главы администрации с постом председателя соответствующего представительного органа либо посредством формальных «выборов», либо даже методом кооптирования.

В-третьих, фактическое подчинение республиканской исполнительной власти правоохранительных и фискальных (минюст, МВД, налоговая инспекция, налоговая полиция и т.д.) органов, наличие «собственных» контролирующих организаций (например, в Башкортостане Государственный Контрольный Комитет), использование в отдельных случаях во внутриреспубликанских политических «разборках» региональных отделений службы национальной безопасности.

В-четвертых, небезрезультатные попытки властвующей элиты российских республик подчинить себе систему судебной власти или создать свою «оригинальную» систему судоустройства. Не случайно, именно по вопросу о подчиненности системы судебной власти и о структурных способах ее организации между республиканскими элитами и федеральным руководством в последние годы развернулись наиболее ожесточенные дискуссии.4

В-пятых, исключительное (иногда с нарушением гражданских прав) «своеобразие» избирательных систем по поводу выборов «местных» легислатур и глав исполнительной власти президентов, абсолютная зависимость руководства республиканских избиркомов от президентских служб. Это позволяет политическим лидерам республик в составе РФ при помощи особых «избирательных» технологий (нарезка округов, безальтернативность выдвижения, регистрация кандидатов и т.д.) полностью контролировать процесс выборов и удачно парировать попытки оппозиционеров бороться за власть еще на этапе регистрации, не доводя их до «собственно» выборов.5

В-шестых, полное подчинение руководству российских республик местных электронных СМИ и периодических печатных изданий. Неоднократные факты преследования оппозиционной печати, политика сокращения и даже попытки прекращения трансляции национальных телевизионных каналов.

Процесс такой вот масштабной по размерам и глубине этатизации правящих элит и всего политического процесса в российских республиках привел к своеобразному, парадоксальному, на мой взгляд, развитию пространства власти. С одной стороны, власть как особенный феномен человеческой цивилизации, в полном соответствии с процессами демократизации, охватившими нашу страну, в территориальном смысле приблизилась к народу как к главному носителю и объекту «властвующего воздействия». В то же время в сущностном значении движение власти «от центра к человеку» не только «остановилось» на уровне республиканских элит, но и «встретилось» там с некоторыми сегментами, отобранными у местного управления. Таким образом, в основном смысловом значении власть отдалилась от общества, а степень взаимоотчуждения населения и властных структур увеличилась. Даже в условиях советской тоталитарной системы, в случае произвола со стороны республиканской власти, конкурирующие с ней политические акторы, могли апеллировать к «руководству партии и страны» и, таким образом, сыграв на противоречиях центральной и региональной правящих элит, имели некоторую возможность для политического маневра. Современные оппозиционеры, находящиеся в противоборстве с правящими элитами российских республик практически «один на один», в условиях отсутствия достаточно развитых демократических процедур и традиций политического волеизъявления, вынуждены действовать по правилам «теневой» номенклатурной политики, не появляясь «на поверхности» публичной политической борьбы.

Как показывает диахронный политологический анализ, именно создание «замкнутой» авторитарно-номенклатурной системы власти в российских республиках «потушило» всплеск «партийной» активности населения начала 90-х годов, сделав политические партии «лишними» элементами государственно -общественной жизни. Не случайно, даже в Татарстане, где многопартийность поначалу складывалась достаточно бурно, а дополнительный мощный импульс формированию партийной системы придавало интенсивное развитие многочисленных этнообщественных и этнополитических объединений, выборы в первый состав постсоветского парламента Госсовета продемонстрировали провал «партийно-политических» иллюзий. Чуть больше 8% депутатов Госсовета в 1995г. являлись представителями общественных объединений и партий. В дальнейшем, по мере укрепления авторитарно-номенклатурной системы власти, роль партий в элитогенезе продолжала падать.

В Башкортостане «партийно-романтический» период политического развития был еще короче и к моменту первых выборов в Госсобрание Курултай (1995г.) не смог как-нибудь отразиться на депутатском корпусе. Показательно, что даже наиболее «пассионарные» лидеры этнополитических движений, пытавшиеся избраться в парламент в преобладающих по составу населения «башкирских» регионах республики, не смогли составить достойную конкуренцию кандидатам, официально протежируемым исполнительной властью. На мой взгляд, решающую роль в подобной «парламентской» слабости этнополитических партий и организаций Башкортостана (по сравнению с Татарстаном) сыграли два обстоятельства. Во-первых, в Башкирии этнонациональные движения раздроблены, пропорционально проживающему населению, на три основные группы: башкирское, русское и татарское, которые выступают часто соперниками, а то и противниками. Во-вторых, официальная власть Башкирии, так же как и в Татарстане, показательно дистанцируется от национальных объединений, в том числе титульных, с целью создания имиджа «организатора» общереспубликанской гражданственности по формуле «многонациональный народ Башкортостана», для политической мобилизации всего населения республики против «унитарных» действий федерального центра,

Особенно хорошо заметна эволюция «номенклатурно-партийного» состава законодательных собраний Татарстана и Башкортостана при рассмотрении в динамике (см. табл. 1). Как видно из таблицы, изменения да и то небольшие, в сторону «технократизации» происходят лишь внутри контролируемых исполнительной властью парламентских элит. Неизбежно падает и роль «партийной» составляющей политической жизни в законодательных собраниях республик.

Существенное влияние на ослабление «партийно-публичной» политической деятельности (в том числе — в парламентах) в российских республиках оказывает формирование избирательных систем только на основе территориальных округов, без пропорционального партийного представительства. Как известно, «разные избирательные системы по-разному влияют на процессы формирования партий. Пропорциональная модель выборов по партийным спискам способствует созданию и развитию политических партий, выборы по одномандатным мажоритарным округам тормозят этот процесс».6 При этом в российских республиках (в Башкортостане и Татарстане во всяком случае), где правящая элита не признает никакой оппозиции, никаких парламентских фракций на партийной основе и выступает категорически против избрания хотя бы части депутатов по партийным спискам, мажоритарная избирательная система, при полном контроле над территориями и низкой гражданской активности населения, является весьма эффективным способом удаления «с поля политической борьбы» оппонентов из числа «политизирующей интеллигенции», объединяющейся обычно по партийным пристрастиям.