В Пруссии лишь 28% населения жило в городах. В Саксонии в 142 «городах» жило 34% населения. В Баварии на 100 городских жителей приходилось 578 сельских, в Вюртемберге – 400, в Бадене – 560 [11, с. 56].

Аграрный сектор Пруссии в 1849 год характеризуется низким уровнем урбанизации. Только 28% населения жило в городах, остальные занимались с/х и промышленностью, лишь отчасти производя продукты для ограниченного соседнего рынка, в основном лишь для собственного потребления, из-за плохого состояния (или полного отсутствия) путей сообщения, а сельское хозяйство не могло рассчитывать на отдаленные рынки[2]. Громоздкие продукты сельского хозяйства не могли вынести дорогого гужевого транспорта. Поэтому-то рынок для них и составляли главным образом соседние города.

Данные статистики показывают, что во всех странах Германского союза основную часть населения составляли крестьяне – 85% [11, с. 26–29].

Все описания крестьянского быта перед 1848 г. свидетельствуют о страшной подавленности деревни. Тяжелый гнет налогов, невероятная тяжесть повинностей, множество неоплачиваемых работ (например, при постройке каждой дороги), бесконечные военные постои, конные службы при передвижении войск, причем подводы, забранные солдатами[3], нередко уже не возвращались обратно – все это чудовищной тяжестью давило на крестьянство. Несмотря на неописуемые усилия, на нескончаемый труд, голод был постоянным уделом земледельца, и крестьянство по необходимости обращалось к кустарным промыслам. К работе на скупщика. Средний уровень кустарных заработков – 2–3 крейцера (3–2 копейки) уже достаточно показывают, как беден, забит и угнетен был крестьян [11, с. 36].

Похожую ситуацию можно наблюдать в Австрии, но там крестьяне были настолько подавлены, что они безропотно несли ярмо, и почти не принимали участия в движении 1848 г., больше того, они скоро выступи против городского движения, и поспешили на помощь своим злейшим врагам.

Вильгельм Блос замечает, что императоры заботились только о нуждах дворянства, видя в них опору трона. Так, еще в 1808–1810 гг. прусское дворянство могло прогонять крестьян с земли, сносить их дворы и дома. В 1811 г. земледельцам и крестьянам было рекомендовано вступит в течении двухлетнего срока в добровольное соглашение относительно выкупа повинностей, барщины и т.д. в случае необходимости, особая королевская комиссия должна была принудительно привести это дело к концу. Крестьяне получал «свободу», отказавшись от третьей части земли, находившейся в их владении. В 1816 г. право крестьян на выкуп повинностей подверглось ограничению, а когда, наконец, за дело взялась королевская комиссия, оно пошло совсем медленно. С 1821 г. право выкупа было предоставлено лишь крупнейшим дворам, а на мелким, по-прежнему, оставалась барщина и другие повинности. Нельзя не заметить, что прусское аграрное законодательство старалось сохранить от феодального строя все, что только можно было спасти [11, с. 42].

Таким образом, в период с 1815 по 1848 гг. в провинциях Силезии, Пруссии, Саксонии появилось в общей сложности всего 70 582 наследственных собственников-крестьян. Лишь в 1845 г. в Саксонии и Силезии мелким крестьянам было предоставлено право выкупа.

Описывая положение крестьян в других немецких государствах, Блос отмечает, что оно было не лучше, а в некоторых даже хуже, чем в Пруссии. Правда в Австрии, например, крепостная зависимость была уничтожена уже в 1781–1782 гг., но эта реформа, проведенная Иосифом II, проведена была только на бумаге, т.к. феодальное дворянство Австрии умело отстаивать свои «благоприобретенные» права.

Только в Венгрии[4], благодаря раннему пробуждению там конституционной государственной жизни, положение вещей сложилось несколько иначе. Сословный сейм 1833 г. предложил существенные ограничения помещичьих прав. Он признал даже необходимость выкупа барщины и оброка. Но это постановление не получило утверждения правительства, т.к. оно боялось всякой радикальной реформы. Сейм все же не отказался от попыток реформирования и в 1839 г. сейму удалось провести постановление, разрешавшее выкупать крестьянские повинности по соглашению между сторонами. В 1840 г. перевес в сейме получила национально-венгерская оппозиция, в рядах которой находись почти все только дворяне. Несмотря на то, что сейм постановил, что крестьянам предоставляется право располагать впредь своими продуктами, не уплачивая особых налогов. Но на деле это никогда не соблюдалось и постановление осталось только на бумаге.

Блос, анализируя документы, показывает, что дворянство повсюду с необычайной настойчивостью противодействовало робким попыткам облегчить долю крестьянина. Поэтому в 1848 г. на плечах крестьянства все еще лежала огромная тяжесть средневековых феодальных повинностей. Крестьяне повсюду страдали от исключительного права помещиков на охоту, от помещичьих судов и барщин. Может быть, наибольшее негодование крестьян вызвала бесцеремонность господ, обнаружившаяся в законах об охоте. Дворянин в течение целых веков заставлял крестьянина выполнять для него дичь и безжалостно опустошал его поля. Крестьянин должен был безропотно переносить страшные потравы, производившиеся дичью, – иначе благородные господа не могли бы охотиться. Во многих местах, например, в Вюртемберге, лесным объездчикам предоставлялось право на месте преступления застрелить браконьера. Но браконьером считался даже крестьянин, оберегавший свои поля от потравы. Не менее жестоко расправлялись за лесные порубки, даже за сбор валежника. Ненависть против дворянства сделалась наследственной, традиционной ненавистью.

Блос приводит следующие цифры, которые дают ясное представление о положении дел. В 1836 г. в Пруссии проводилось следствие по 207478 уголовным делам, из них 150000, т.е. почти половина, – о пропаже леса, браконьерстве, сборе валежника. Во многих местах крестьяне в течении целых десятилетий вели борьбу из-за спорных угодий, повинностей и платежей. И если им, наконец, удавалось довести дело до общих судебных учреждений, они все же обыкновенно оставались ни с чем [11, с. 53].

Когда в 1848 г. над Германией пронеслось со стороны Франции веяние революции, сельское население во многих местах встряхнулось. Тот факт, что крестьяне не остались спокойными, напугал господствующие классы намного сильнее, чем движение в городах. Поэтому они обнаружили необыкновенную быстроту в удовлетворении требований крестьянства. И крестьяне до некоторой степени разделились с лежащими на них феодальными повинностями. Все это показывает неразвитость аграрного сектора из-за его скованности феодальными повинностями и другими платежами.

Обрабатывающая промышленность немецких земель сохранила те же черты средневекового строя, как и деревенская жизнь. В ремесле не обнаружилось никакого прогресса. Оно, во всем следуя прадедовскому методу, производило только для потребностей местного рынка, враждебное ко всяким теоретическим преобразованиям, сжатое, точно тисками, ограниченностью всех отношений внутри мелкого города [12, с. 45].