Их концепции строятся вокруг одного – вокруг понимания, что «последние 100 лет в развитии Турции, в течение которых она следует в фарватере западной политики, были трагической ошибкой. За это время она не стала передовой державой, но приобрела такие пороки [западной демократии] как проституция, наркомания, алкоголизм, неизвестные ранее болезни, одновременно утратив любовь, доброту, правдивость, альтруизм, поэзию»[364]. Лидер турецкого национализма второй половины прошлого столетия Алпарслан Тюркеш по этому поводу имел свой вариант решения, достаточно характерный путь, избираемый (в идеале) многими восточными обществами: использовать всё лучшее, что есть на Западе только лишь для развития всего того лучшего, что есть на Востоке: «Наша цель – не западная цивилизация, а исламская… вместе с мировой технологией. Мы должны приобретать научные достижения… Однако от турецко-исламской цивилизации мы не откажемся»[365].

При этом «турецкие исламисты . не выступают против экономической модернизации»[366], они лишь, пользуясь словами Агяха Октая Гюнера[367], отвергают «импортные марксистскую и капиталистическую модели развития», стремясь «на основе исламо-турецкого синтеза… создать собственную модель производительной экономики»[368]. По мнению Н. Эрбакана, лидера исламистов 90-х годов прошлого столетия, современная экономика[369] «пятью вредоносными микробами: процентом, несправедливыми налогами, режимом обмена валюты, монетным двором, банковской системой»[370]. Такое видение сохраняется и у сторонников «исламского» или «зелёного»[371] капитала (капитала на исламских принципах) – «соблюдение в рамках права на собственность справедливого учёта интересов индивида и уммы, запрет на ссудный процент, обязательное отчисление «закят» в пользу бедных»[372].

Современные радикальные исламисты и националисты видят и другую цель, стоящую перед Турцией (перед Турцией исламской, а не перед нынешней): стать центром тюркского мира. Имперская идея в умах турецких националистов сильна, как никогда, именно в ней они видят будущее после возвращения к истокам. К тюркскому миру они причисляют не только независимые государства, в основном постсоветского пространства, такие как Азербайджан, Туркменистан, Казахстан, Кыргызстан, но и части России – Татарстан и Чечню; часть Молдавии – Гагаузию, где проживает 130 000 тюркоязычных гагаузов. К тюркскому миру они отнесли не только мусульманскую Боснию и Герцеговину, но и христианские Болгарию и другие страны бывшей Югославии – в общем, de-facto бывшие территории Оттоманской империи.

Между тем, в современной Турции именно эта группа оппозиции предпринимает меньше всего реальных шагов против ПСР. Их, по всей вероятности, устраивает «сложившийся на нынешний день статус-кво»[373], равновесие между лаицизмом и исламизмом, позволяющий им многое, в том числе для того, чтобы получать «постоянную подпитку» и расширять «сферы своей деятельности»[374], а также оберегающий их от военных. Создаётся впечатление, что шериатчилер и националисты находятся в ожидании момента, когда лаицистская оппозиция окончательно потеряет реальные возможности для противодействия исламизму и позволит им захватить власть в стране.

Это иллюстрируется тем, что данную группу оппозиции поддерживают широкие малообразованные слои населения – люмпены и прочий пролетариат, особенно серьёзна поддержка в отсталых сельскохозяйственных регионах страны. Их мнение «не спросили» в 20-е годы прошлого века, и вестернизация так и осталась для них «болезненным внедрением западных политических норм и институтов в остававшуюся достаточно традиционной местную почву»[375].

К этим группам всё больше примыкает и молодёжь, в основном учащиеся духовных школ или техникумов, как правило, наиболее разочарованные в том, что демократия не может обеспечить ни социально-экономическое равенство, ни даже хотя бы равенство возможностей в этом плане. При этом вряд ли можно утверждать вслед за советскими и постсоветскими исследователями (Напр. В. Данилов[376], Е. Уразова[377]) наличие серьёзной исламистской оппозиции «слева», тем более, что для социал-демократов Турции характерно стремление продолжать демократизацию несмотря ни на что.

Стоит также отметить, что серьёзная прослойка исламистов, возглавляемая их «духовным лидером», лидером нурсизма («нурджулар»)[378], одним из ведущих мусульманских философов-теологов в современном мире Мухаммедом Футхуллахом Гюленом[379], поддерживает правящую партию. Пожалуй, он является духовным лидером и самой ПСР, а также одним из главных сторонников того, что принято называть «умеренным» или «демократическим» исламом. Гюлен полагает, что образование – ключ к решению межконфессиональных проблем, а республика – идеальный строй для Турции, своего рода компромисс между исламистами и кемалистами[380]. Надо заметить, что в среде шериатчилер к деятельности Гюлена неоднозначное отношение: признавая его заслуги в деле проповеди ислама и в вопросах теории, они в целом отмечают, что его идеи позволяют «светскому истеблишменту использовать свои возможности для «извращения исламской идеологии»[381].

§4 Курдский вопрос

В пункте 6 статьи 2 программы ПСР рассматривается позиция партии по отношению к урегулированию курдской проблемы[382]. В связи с ней Белая партия считает необходимым следовать «политике охраны счастья, благополучия, прав и свобод населения региона», при этом не забывая о необходимости полноценной интеграции курдов в турецкое социально-культурное, социально-экономическое и социально-политическое пространство и сохранении единства Турции как унитарного государства[383].

Также партия провозгласила отказ от репрессий по отношению к простому курдскому населению как ответ на террористические акции, а также важность курдского языка в регионе и зависимость террора от экономической несостоятельности региона.

Деятели партии выполняют свои программные установки в должной мере, о чём говорилось выше, в параграфе 2 главы 2. Этим, а также общей популярностью Эрдоана в регионе можно объяснить то, что за время правления ПСР был сделан решительный шаг в пользу урегулирования курдской проблемы, однако о полном её решении говорить, разумеется, преждевременно.

При Ататюрке курды, которые в нынешнее время составляет почти пятую часть всего турецкого населения (до 15 миллионов человек), трижды поднимали восстание – в 1925, 1929 и 1937 годах. Все выступления были подавлены: курдская идентичность жёстко преследовалась. Но после смерти Ататюрка, и, особенно, после военных переворотов 1960, 1971, 1980 годов, усилилось национальное движение на Востоке и Юго-Востоке Турции. Курдские националисты ведут борьбу «огнём» за независимость от Турции с 1984 года[384]. 15 августа 1984 года подразделения боевиков из РПК заняли заняли «небольшие городки Шемдинли и Ерух в провинциях Хаккяри и Сиирт, а затем атаковали турецкие полицейские участки и военные объекты»[385].

РПК была основана Абдуллой Оджалланом в 1973 году, как группа «Революционеры Курдистана». Впоследствии группа реорганизовалась в РПК, ставшую подпольным националистическим движением сепаратистов. «Цель-минимум» РПК – автономия в составе унитарной Турции, «цель-максимум» - создание независимого Курдистана. В своей политической идеологии Оджаллан причудливо сочетал марксизм с примесью того, что в СССР гордо величали «марксизмом-ленинизмом», а также маоизм при большом внимании к исламу.