Не встретив понимания и созидательной позиции со стороны власти, мы, молодое поколение, стали осмысливать патриотические, национально ориентированные подходы к нашей истории, современности, разрабатывать объединительные платформы, опирающиеся на нашу историческую науку, на классическую литературу, на народный опыт.

В этой книге приведены некоторые статьи, публикации, в которых русские писатели выковывали патриотическую платформу, находили исторические аналогии, создавали терминологию, показывали как в период Великой Отечественной войны патриотизм явился стратегическим резервом Победы.

Шло и духовное просвещение — связь христианской нравственности с задачами сегодняшнего дня. Выводили на арену художественной литературы русскую классику, которая с предвоенных и военных лет получила почетное место в средней и высшей школе.

Из этих статей, преимущественно публикуемых в журнале "Молодая гвардия", книг, издаваемых в одноименном издательстве, и создавалось широкое духовное, патриотическое, идеологическое поле.

Когда умер один из самых авторитетных национальных, русских писателей Владимир Солоухин, я обратился к Святейшему Патриарху с просьбой сотворить панихиду об усопшем в храме Христа Спасителя, и он сам служил у гроба первого председателя Фонда по сбору средств на возрождение Храма (кстати, это была первая панихида в нем). После службы он сказал: "Все мы в начале 70-х годов гонялись за "Письмами из Русского музея" и "Черными досками", читали журналы (а это была "Молодая гвардия"), где они печатались. Как видим, духовное поле этих журналов было значительно шире, чем их принадлежность к комсомольской аудитории (это также волновало "неистовых ревнителей" от классового подхода).

Когда я писал кандидатскую диссертацию о молодежной прессе 20–30-х годов, то был поражен, что на первом месте по числу поэтических изданий в 30-х годах (а, следовательно, по гонорарам, издательским площадям, бумаге) стояли А. Безыменский, И. Уткин, А Жаров (не Есенин, который был заклеймен Троцким и Бухариным, даже не Маяковский, провозглашенный Сталиным "лучшим, талантливейшим поэтом эпохи", не Пастернак и Павел Васильев). Вот эту позицию: занять места подлинно талантливых, самобытных, национальных поэтов и писателей второстепенными, агитационными, легковесными и хотели продолжать агитпроповцы.

После войны им все тяжелее было это делать. Была русская классика. Конечно, это был наш художественный щит. Превзойти его, раздробить "сиюминутнейщикам" было не по плечу.

Но не только художественный заслон мелкотравчатости, языковой немощи, зубоскальству был в нашей классике. Она была очагом нравственности для нашего общества. Большинство храмов еще было закрыто, духовность шла от Гоголя, Пушкина, Достоевского, Шолохова.

Еще раз обращаюсь к Слову Патриарха, сказанному им в 1998 году при обращении к писателям, пишущим на исторические и духовно-православные темы. В Слове было сказано; "…вспомним, что в те долгие годы гонений, когда "Закон Божий" в школах был запрещен, да и сами книги "Священного Писания" ценились дороже золота, именно преподавание классической отечественной литературы сеяло семена веры в души людские". Поэтому современному читателю должно быть ясно: почему в 60–70-е столь яростно боролись наши отечественные писатели, критики, историки за отечественную классику, боролись против ее извращения, осмеивания, зачисления в разряд никчемного хлама. Ибо это было отстаивание мира духовной, национальной, русской культуры. Да и сегодня, если в театре герои Чехова или Достоевского ходят задом наперед, заходятся в конвульсиях, мелко ерничают, выстраивая все коллизии ниже пояса, если в книгах о Гоголе не находится места Тарасу Бульбе, если Пушкин рассматривается сквозь эротические очки, если до сих пор из себя выходят некие исследователи, чтобы опровергнуть авторство "Тихого Дона" Шолохова, надо понимать, что эти режиссеры, литераторы стараются понизить нравственный, художественный уровень общества, расчистить место для массовой, дешевой, пошлой эрзац-художественной продукции. Но главное тут — разрушить образ России, как великой державы, как страны великой духовной культуры.

Там, на далеких рубежах ультрапошлости сегодняшних дней, выступили за отстаивание классики М. Лобанов и П. Палиевский, О. Михайлов и А. Ланщиков. Громом грянул доклад-статья П. Палиевского "Мировое значение Шолохова" в период, когда парижские салоны Лили Брик, Брайтон-бичские кофейни, кухни мелекой шляхты Варшавы и московские дома творчества уже сняли авторство Шолохова с великого "Тихого Дона"

П. Палиевский, этот эстет, мыслитель, вызывающий восхищение сибарит, обладающий высокими научными способностями, который, казалось, не ценил иерархию званий и снисходительно отвечал на требование друзей поскорее защитить докторскую: "Я за вас думаю". Он много сделал, чтобы остановить шквал "научных разоблачений" Шолохова (хотя, конечно, не прекратил их, ибо за ними стояли мощные политические и личностные мотивы).

Слово Палиевского, безусловно, было победой отечестволюбов. За детей, их сознание и обучение после нашей победы в космосе взялись со всей основательностью в Америке. Они почти панически обратились к юным американцам: "Джон! Иван знает то, что ты учишь в 9-м уже в 5-м". Они же взялись за наших детей, правда, с противоположной целью: понизить их интеллект и нравственность, тем более что помощников у них было достаточно и внутри нашей страны. Возвратить юному поколению классику, детские народные сказки, песни, обряды, истинные понятия о добре и зле было делом отечественной критики и литературы. И тут были прекрасные статьи М. Любомудрова, И. Стрельниковой, Ю. Селезнева.

Шедевром новой морали, который внедряли авторы, почти все уехавшие впоследствии за границу, было известное стихотворение, разобранное Ю. Селезневым:

Стану утром рано

Встречу великана.

И как только встречу —

Прыг ему на плечи.

Вот теперь я стану

Выше великана.

Да, взгромоздиться на плечи великана, стать выше естественной высоты народа это была давняя мечта подобных, творчески тщедушных, но амбициозных и паразитологических творцов.

В это время укреплялось и расширялось духовно-православное направление. Учитывая довольно смягченный после Хрущева но остающийся жестким идеологический и организационный контроль за православием и другими конфессиями, верующие интеллигенты действовали осторожно, но настойчиво и убежденно.

К числу тех, чьи статьи и материалы могли появиться в этой книге, назову, кого знал, с кем встречался. Конечно, это В. Солоухин, И. Глазунов, Ю. Селиверстов, П. Паламарчук. Через воссоздание в иллюстрациях к Достоевскому, Мельникову-Печерскому, Лермонтову храмов, церковных ритуалов, Илья Сергеевич Глазунов создавал видимый мир церкви, ее обряды, помогал понять тексты классиков. Его исторические картины вообще не могли быть историческими, если бы в них не было священника, креста, хоругви.