Задачей моей работы является сопоставление позднего творчества Гете с проблемой романтизма; изложение того, в чем Гете сходился и в чем расходился с романтиками. Поздним творчеством Гете принято считать все, что он написал с 1815 года до смерти в 1832 году. Сюда входят «Западно-восточный диван», вторая часть дилогии о Вильгельме Майстере («Годы странствий Вильгельма Майстера»), вторая часть «Фауста» и лирика. Хронологически первым произведением явился «Западно-восточный диван». С него и начнем.

2.«Западно-восточный диван».

«Западно-восточный диван» (в дальнейшем ЗВД) увидел свет в 1819 году, будучи написан в течение пяти предыдущих лет. Его публикация свидетельствовала о формировании в новое время интереснейшего явления мировой культуры вообще и литературы в частности – западно-восточного синтеза. Несколько слов о его культурно-исторических предпосылках.

Первоначальное накопление капитала в Западной Европе, совпавшее с периодом экономического застоя на Востоке обусловило в XV и XVI веках начало колониальной экспансии европейских держав в страны Востока и Нового Света. Колониализм вызвал к жизни апологетическую литературу, как публицистическую, так и художественную, в частности (в более позднее время), колониальный роман. Однако он вызвал и большой интерес к культуре Востока и Нового Света в Европе, а равно и возмущение жестокостью и алчностью конквистадоров, прикрывавшихся миссионерством, и жгучее чувство стыда перед Востоком за преступления Запада. Именно в противовес колониальной политике Испании, Португалии и прочих стран была выдвинута Монтенем идея «благородного дикаря». Коварству и алчности белых людей были противопоставлены несколько идеализированные благородство и свободолюбие американских индейцев.

В конце XVI- начале XVII века сформировалось филоориенталистическое течение в литературе Европы. Писатели рисуют благородных индейцев, арабов, сиамцев и прочих, используя их этический облик для гуманистических проповедей. Эту идею, правда, в несколько измененном виде, позаимствуют потом романтики, разочаровавшиеся в идеалах западного мира и ищущие его на Востоке. Они будут использовать восточную инкрустацию для украшения западной действительности. Восточная образность, орнамент будут служить внешней формой. Внутреннее же содержание в основном останется мыслями западного человека, как, например, это было в «Персидских письмах» Монтескье, которые, наряду с драматургией Вольтера могут быть названы вершиной филоориентализма.

Мировая литература и до Гете, и после него знала игру восточными масками и инкрустирование поэзии восточными мотивами – сюжетами, образами, персонажами, особенно часто орнаментом, то есть внешней атрибутикой Востока. Гете удалось творчески, во всем блеске своей поэтической индивидуальности, органически соединить достижения двух культур. Блестящим памятником этого синтеза является «Западно-восточный диван»,снабженный бесценным приложением в виде «Статей и примечаний к лучшему уразумению «Западно-восточного дивана».

«Западно-восточный диван» Гете – сложная книга. Однако книги, которые нуждаются в особых введениях, руководствах, наставлениях по их чтению, тяжелы и заслуживают всяческого неодобрения. Книга должна говорить сама за себя. Так и гетевский «Диван»; однако все то, что Гете вложил в ее относительно небольшой объем, слишком велико, чтобы не было опасности скользить по поверхности текста, не замечая всей многомерности, многослойности созданного.

« Слово – как веер»[2] – писал Гете. Слова прекрасны, но не самоценны. Ценны они тогда, когда стоят на своем месте в огромном пространстве мира. В этом - выражение одной из черт романтизма – стремления к созданию собственной реальности. Слово – как веер, слова словно зеркала: действует система со – отражений, на всякое слово (образ, мотив, высказывание, символ) ложится неуловимый отпечаток остальных, а целое - волшебный поэтический мир, в котором всякое слово, всякая мысль включаются в игру невесомых бликов, между тем держащих на себе целое мироздание, осмысленное и воссозданное художественно–поэтически и научно-философски. За словом стоит полнота картины мира, мира природы и культурной истории. Несмотря на видимую простоту, многое заключено в его звуковую оболочку, и какое странное целое создают отдельные слова в ЗВД. Весь целый смысл – за словесным каркасом из пустот и арматуры. Так в музыке порой паузы важнее и красноречивее звуков.

Романтик творит новый мир из своего «Я» и внутри своего «Я». Гете делает то же самое, однако его «Я» - множественно, оно не сводится, как обычно, в точку, за которой скрывалась бы вся эта внутренняя безбрежность. После прочтения «Дивана» возникает ощущение, что гетевская безбрежность - внешняя. Иными словами, для Гете не столь важен внутренний мир чувства, что столь свойственно романтизму, сколько связь личности с внешним миром. Это просматривается и у Гете – романиста в «Годах странствий Вильгельма Майстера», например, в новеллах «Бегство в Египет» и «Святой Иосиф Второй». К слову, связи человека и внешнего мира также занимали романтиков, как я уже отмечал во Введении.

И снова о поэтическом Слове. На Востоке оно приобретает особую важность в силу чисто восточных особенностей, Слово значительно и многозначно. Восточная поэзия сложна, так как этот край издавна славился хитростью и тягой к иносказательности, коварством, и, может быть, это обстоятельство наложило отпечаток и на литературу.

«Восточная поэзия выработала богатейший иносказательный язык, в котором самые утонченные мистические понятия были выражены в образах плотского любовного вожделения. Гете, введя подобные образы в свой «Диван», заимствовал эту традицию у восточных поэтов, в частности, у Хафиза. Так что же мешало поэту, назвавшись мистиком, под покровом святости, срывать всяческие покровы и обнажать человеческие пороки и страсти? И здесь вновь приходит на помощь значительность слова, его весомость, которые придавали особую силу даже отдельному словосочетанию, бейту[3] или строке. А благодаря значительности даже отдельное слово, вдруг повернувшееся острой гранью смысла к читателям, обжигает своей неожиданностью. Эти особенности и были отличительными чертами восточного стиха вообще и хафизовского частности в гетевском восприятии. Это и придавало газелям Хафиза обаятельную туманность и переливчатость, усиливало их притягательность. В поэзии Востока воцарились пафос намека, игра иносказаниями и аллегориями, двусмысленность полутонов, теней и светотеней, сбивающие с толку комментаторов и порождающие множество споров вокруг каждого бейта. Это похитрее ребуса, который в конечном чете имеет одно-единственное решение, сложнее шифра, который в конце концов может быть однозначно расшифрован. Это «лисан ул-гайб», «сокровенный язык», который каждая эпоха, а внутри нее разные читательские группы истолковывают по-своему»[4].

В стихотворении «Хеджра», которым открывается «Диван», Гете говорит о роли изреченного слова на Востоке:

Wie das Wort so wichtig dort war,

Weil es ein gesprochen Wort war.