Нимр аль-Бакми никогда не был в Афганистане, Боснии, Чечне или Ираке. В момент его исчезновения ему было всего шестнадцать лет. Своим поступком он доказывал, что саудовское контрэлитарное движение более всего независимо от того, были ли его сторонники когда-то за пределами страны. Члены этого движения более не стремились помогать только «страждущим» братьям по вере, – они направляли свой удар по источникам могущества власти.

Саудовское общество теряло значительную долю своей былой патриархальности. Власть, осуществившая модернизацию, в которую были вовлечены жители всех регионов страны и представители сохранившихся от прошлого социальных структур, более не была всеобъемлюща. Она столкнулась, быть может, с самым значительным за всю историю ее существования вызовом, бросавшимся ей теми, кого она привыкла считать своими «благодарными подданными».

Было бы соблазнительно видеть в саудовской контрэлитарной оппозиции движение, отталкивающееся, прежде всего, от некоторых жизненных обстоятельств, трактуемых его участниками как материальная «униженность и оскорбленность». Но эти обстоятельства, в лучшем случае, могут объяснить нежелание тех или приверженцев этого движения продолжить образование, сегодня действительно построенное так, что оно плохо соответствует потребностям рынка. Образованные саудовцы все больше пополняют ряды безработных. Тем не менее, и это – всего лишь, хотя и существенная, частность, далекая от того, чтобы квалифицироваться как проявление, якобы, господствующей атмосферы всеобщего неравенства. Напротив, созданная в королевстве система государственной социальной защиты, опирающаяся, в свою очередь, на все еще действующие элементы традиции, представляет собой важную сторону жизни саудовского общества. Впрочем, никто из участников саудовского контрэлитарного движения не может рассматриваться в качестве действительно «обездоленной» личности, хотя пребывание некоторых из них, в частности, в Афганистане предоставляло им возможность хотя бы прикоснуться к более значительным денежным суммам (доходы от торговли наркотиками, банковские операции до сентября 2001 г., средства благотворительных обществ), чем те, на которые они могли бы рассчитывать, став государственными служащими или мелкими и средними предпринимателями у себя на родине.

Все те, кого государственный истеблишмент называет «заблудшей сектой», жители крупных городов Саудовской Аравии. Модернизационные изменения прошлого давно уже превратили саудовское общество в урбанизированное – только в столице, которая еще сорок лет тому назад была средневековым селением, сегодня проживают почти четыре миллиона человек. Многие участники действующего под религиозными лозунгами саудовского оппозиционного движения – уроженцы или жители Эр-Рияда, где сохранение в неприкосновенности нравов патриархальности сегодня едва ли возможно.

У «благодарных подданных» саудовской монархии были ли основания бросить вызов своему истеблишменту? Скорее всего, ответ на этот вопрос должен быть положительным, предполагающим, что эти основания вытекают из ситуации переходности, выступающей в качестве основной черты нынешнего саудовского социума.

Модернизация не содействовала, по словам российских исследователей, тому, чтобы в королевстве могли «в полной мере развиваться новые формы гражданского устройства саудовского общества». Это общество, отмечали они, «все более» отстает «в своих духовных параметрах от атмосферы, создаваемой производственным и технологическим прогрессом», от нового «психологического восприятия действительности», от «глобального мировоззрения, ориентирующегося на более обширный и разнообразный блок ценностей». Конечно, это общая постановка вопроса. Однако она включает в себя важное и принципиальное положение – достижения Саудовской Аравии, в том числе и в социально-экономической сфере, вовсе не сопровождались соответствующими изменениями в ее политической системе, в которую явно недостаточно и непоследовательно включаются новые социальные страты и структуры. Одновременно, достижения лишь в малой степени изменили, по словам тех же исследователей, роль религии в саудовском государстве, где она продолжает оставаться «единственным регулирующим началом» общественной жизнедеятельности.

Эта ситуация создавала столь известную в прошлом (да, порой, и в настоящем) эпоху «безвременья» с сопровождающей ее эрозией ценностей. Знакомство молодых сау-довцев с миром, с одной стороны, и их жизнь в стране, где обязательно то, что уже давно поставлено под сомнение знакомым им миром, с другой, – это сложная ситуация, из которой следует искать выход. Однако сложность этой ситуации лишь усугубляется тем, что властители страны, видящие решение современных проблем в углублении религиозности и увековечении нравов племенного, бедуинского общества, действуют в том же мире, который уже знаком их молодым подданным. В этом мире они оправдывают свою позицию религиозными «морально-этическими принципами» и защитой интересов «мусульманской нации», провозглашаемыми неотъемлемым качеством национальной внешней и внутренней политики. Но как же часто они идут на (для истеблишмента и мира оправданные и необходимые) компромиссы! Как же часто протесты властителей страны в связи с положением вокруг тех или иных мусульманских стран (Афганистан и Ирак тому наиболее яркие примеры) или народов (палестинцы) не приводят к каким-либо существенным переменам в сфере саудовской экономики, где углубляется сотрудничество с компаниями из тех стран, которые проводят (или поддерживают в этом своих союзников) «агрессивный курс» против мусульман! Лицемерие, – говорят молодые граждане этой страны.

Однако сами эти молодые люди, – стоило бы это повторить вновь, – странный сплав прошлого и настоящего, традиции и современности. Почему бы им не искать выхода из ситуации лицемерного «безвременья» в очищении идеала, который «предан» постоянно говорящей об этом идеале властью? Почему бы им не стать «подлинными» защитниками «втоптанной в грязь» высокой морали и за пределами Саудовской Аравии, и в границах ее территории? Благодаря семье, школе и официальной пропаганде религиозные ценности вошли в их плоть и кровь. Они не знают или знают плохо ценности и принципы иных систем – впрочем, их воспитание построено на дискредитации и отвержении этих ценностей. Идеал, резюмируемый как «вера ислама», для них естествен и обычен. Его они и должны очищать и воскрешать. Но не думали ли и не действовали ли ради воскрешения и очищения своих, привычных для них ценностей молодые люди совсем в других странах в наступавшие там эпохи переходности и «безвременья», периоды бесконечного лицемерия своих властителей или лидеров?

12 января 2004 г. первый канал саудовского телевидения показал семь «раскаявшихся» (после того, как они подверглись тюремному заключению) молодых людей. Их имена не назывались, вместо них звучали номера. В тот же день было распространено заявление министерства внутренних дел королевства, содержавшее большую часть уже показанных телевидением «признаний». Это был важный документ, содержавший идеи, однажды усвоенные «раскаявшимися». Конечно, в их выступлениях эти идеи (по крайней мере, теоретически) осуждались, но они продолжали оставаться фактом их прошлой жизни, их мироощущения и основанной не нем практики действия.