Вполне естественно, что Варшава проявила особую активность в формулировании основ будущей восточной политики ЕС. Это объясняется и историческими обстоятельствами, и необходимостью поиска своего места среди европейских держав, и географией, и особыми торгово-экономическими интересами на восточноевропейских рынках, и многими другими причинами. В результате, именно документ польского МИДа, посвященный новой политике ЕС в отношении восточных соседей, получил наибольшую известность среди аналогичных текстов, положенных в основу «Концепции Соседства»[52]. Не станем останавливаться на подробном содержании обоих документов, поскольку их английские и русские версии давно опубликованы, а обратимся к сути.

Оба текста – польский и брюссельский – формулируют принципы единой политики ЕС в отношении восточных соседей. Она призвана содействовать укреплению безопасности и стабильности восточной границы ЕС путем стимуляции политических и экономических реформ в прилегающих странах. Основное сходство двух проектов, помимо декларируемой цели – подключения стран-соседей к системе «четырех свобод» – состоит в разработке индивидуальных Программ Действий и постановке уровня сотрудничества с каждой страной в зависимость от успеха реформ. В обоих случаях речь идет о масштабных инициативах, реализация которых будет определять состояние дел на восточной границе ЕС, по крайней мере, в первой четверти ХХI века[53].

Многие идеи польского документа нашли свое отражение в финальном брюссельском тексте, но далеко не все. Это хорошо, поскольку ряд принципиальных польских положений для России неприемлем. По сути, мы имеем дело с двумя альтернативными подходами к связям с Россией как партнеру ЕС на востоке. В польском варианте (в котором сильно влияние американской политической мысли) России в Европе места нет. Варшава четко прокладывает границу «Европы» по западным рубежам Московии, а термин Большая Европа для нее малозначим.

Брюссельский вариант, напротив, политически и идейно нейтрален. Если хотите, даже аморфен. Проблема восточноевропейского выбора в нем не акцентируется, а Россия рассматривается как стандартный сосед ЕС, наряду с Украиной или Израилем. В брюссельской концепции исповедуется принцип «равноудаленности» соседей от Европы. Если польский проект предельно ясен и конкретен, но его конкретика нам не походит, то брюссельский – ставит вопрос, решение которого зависит, в том числе, и от России.

Как известно, польская концепция посвящена исключительно отношениям с Украиной, Молдавией, Белоруссией и Россией (причем порядок перечисления имеет значение, т.к. отражает внешнеполитические приоритеты Варшавы). Брюссельский включает в себя также средиземноморский вектор. Это отличие связано не только с тем, что Средиземное море является периферийным для польских национальных интересов, но также и с очевидной незаинтересованностью Польши в формировании единого подхода ко всем странам-соседям ЕС. Польше не подходит брюссельский тезис о том, что ко всем странам-соседям должен быть применен единый подход, хотя и с соответствующими их особенностям поправками. Цели Польши в отношении четырех государств СНГ совершенно различны и размывание их «особости» в единой «Концепции Соседства» в свою очередь размывает и польское видение «особости» Украины, Молдавии и Белоруссии по сравнению с Россией[54].

В польском проекте четко прописано, что перспектива вступления в ЕС может быть рассмотрена только в отношении Украины, Молдавии и даже Белоруссии, но никак не России. Казалось бы, что здесь такого; ведь российские эксперты (вполне либеральных взглядов) сами разделяют мнение о нежелательности постановки задачи вступления в ЕС для России. Если нас в ЕС никто не ждет, то, следовательно, бессмысленно стучаться. Но примечательно, что польская сторона готова принять в ЕС Украину и Молдавию – беднейшие государства Восточной Европы, – но не вдвое более богатую Белоруссию и уж тем более не Россию. Политической мотивации, стоящей за этим, в отношении Минска, никто не скрывает, но то же самое очевидно и в отношении Москвы. Мне отнюдь не хотелось бы отстаивать здесь большую степень «европейскости» России по сравнению с Украиной, поскольку она примерно одна и та же. Но налицо и явное желание Польши путем использования европейских механизмов и аргументации притянуть к себе Украину и Белоруссию и оттолкнуть Россию. За счет политической риторики и поддержки антироссийских элит в Киеве и Минске Варшава давно старается ограничить влияние Москвы в странах СНГ. Существенным элементом такой политики является пропаганда европейского выбора как альтернативы евразийскому[55].

Брюссельский проект в этом смысле более корректен и рационален. Комиссия исходит из того, что в ближайшие годы ни одна из стран-соседей не вступит в ЕС. Следовательно, всем предлагаются единые правила взаимодействия. Это ставит Польшу в неудобное положение перед украинскими и белорусскими партнерами. Мало того, что введен неприятный для Украины асимметричный визовый режим (т.е., декларируемое стратегическое партнерство оказывается ничего не значащим перед нормами Шенгена), так еще и Брюссель ставит Россию и Украину в равное положение с точки зрения отношений с ЕС. Это серьезно вредит имиджу прозападных и пропольских сил в Киеве, Минске и Кишиневе. Они столько лет работали над обоснованием принадлежности своих стран к Центральной, а не Восточной Европе, подчеркивали особость украинского и белорусского пути по сравнению с российским, изображали свою историю как постоянную борьбу с азиатской империей и т.д., а тут вдруг сама Европа ставит их на одну доску с Россией. Разумеется, это не устраивает Варшаву, т.к. роль «адвоката» Украины в ЕС является важным рычагом влияния в странах СНГ[56]. Польское Восточное измерение делает основной упор на индивидуальность подходов к странам-соседям. Особенно это заметно в отношении Украины, европейский выбор которой предлагается признать. В практическом смысле это означает предоставление Украине (и Молдавии) статуса ассоциированного члена ЕС. Основной мотив при этом – историко-геополитический. Варшава сама и в альянсе с Вашингтоном заинтересована в консервации постсоветской дезинтеграции. В этом же духе следует понимать обвинения в адрес брюссельского проекта в том, что он по геополитическим причинам якобы отдает приоритет России.

Надо отметить, что симпатии к польскому проекту сильны среди украинских и белорусских политиков и экспертов. В. Вячорка, например, прямо пишет, что к России следует относиться иначе, чем к Украине и Белоруссии. Брюссельский же текст, с их точки зрения, не оптимален, потому что не выделяет ни одно из государств СНГ. Россия, разумеется, объективно получает преимущество в силу большей значимости для Европы, хотя в тексте нет ни единого намека на последнее. В польском проекте, напротив, специально прописана особая значимость Украины для Европы, а о возможности ассоциированного членства России в ЕС даже не упоминается[57].

Для России, конечно, хорошо, что польский взгляд пока не возобладал в ЕС. Однако это отнюдь не означает, что идейная борьба вокруг восточной политики ЕС закончена. Серьезные силы заинтересованы в том, чтобы на уровне трактовки максимально приблизить брюссельский проект к польской сути. Возможности для неоднозначной трактовки текстов есть. Поэтому следует ожидать интенсификации дискуссии вплоть до того, что польская концепция получит финансовую поддержку в ЕС в качестве элемента политики соседства (особенно в отношении стран СНГ, кроме России). Может даже возникнуть некое разделение труда: Польша курирует сотрудничество с Украиной, Белоруссией и Молдавией на основе Восточного измерения, а Германия – с Россией на основе концепции «Большой Европы».