Первый урок из изучения опыта экономики США 30-40-х годов помогает понять всю надуманность многолетнего противостояния между российскими «либералами» и «государственниками», то есть, между приверженцами невмешательства государства в экономику и сторонниками ее государственного регулирования. Ведь США, с одной стороны, вышли из Великой депрессии, по мнению многих экспертов, лишь благодаря введению жесткой системы перераспределения ресурсов через механизм государства. С другой стороны, уже после смерти Рузвельта США добились огромных экономических успехов и победы в «холодной войне» в условиях минимального по сравнению с другими странами государственного вмешательства в экономику.

Решение о правоте одной из сторон в данном противостоянии, как и в большинстве других теоретических споров по экономическим вопросам, выносит не состоящее из экономистов жюри, а суд истории. К сожалению, в этом суде нет твердо зафиксированных требований к правдивости свидетелей и доказательности предъявляемых обвинений. Поэтому даже сейчас еще в США можно встретить немало экономистов, утверждающих, что если бы Рузвельт не вмешался со своим «Новым курсом» в естественный ход развития американской экономики, то последняя не только бы самостоятельно вышла из кризиса и депрессии, но и сделала бы это в более сжатые сроки и менее болезненно.

Точно так же можно не сомневаться, что и Гайдар, и Чубайс, и Кириенко будут до конца дней своих утверждать, что если бы Верховный Совет, а затем Госдума не мешали им, а Ельцин более решительно поддерживал проводимый ими курс «либеральных реформ», то Россия сейчас уверенно шла бы по пути экономического подъема и не было бы никакого финансового краха 17 августа 1998 г.

Все наши «реформаторы» по-прежнему убеждены, что Россия, приступив в 1992 г. к перестройке своей экономики, пошла к рынку единственно возможным в тех условиях путем и в соответствии с самыми последними достижениями западной либеральной экономической мысли.

Однако они не сумели понять, что эти самые новейшие рецепты экономического либерализма применяются на Западе сравнительно недавно, да и то далеко не во всех странах. Сам создатель современного либерализма Фридрих Хайек пребывал в полузабвении вплоть до начала 70-х годов, когда его взгляды начал активно развивать и пропагандировать Милтон Фридман, который, впрочем, считает себя не только монетаристом, но и кейнсианцем.

А между тем рыночная экономика существует уже не одно столетие и за это время не раз радикально меняла свой облик в ответ на вызовы времени. Она была свидетелем триумфов не только Адама Смита, Милтона Фридмана с Фридрихом Хайеком, но и Джона Мейнарда Кейнса и Фридриха Листа, основателя известной «исторической школы» и апологета экономической автаркии.

Да и кризисы свои рыночная экономика преодолевала порой диаметрально противоположными методами.

Так, после 1929 г. весь капиталистический мир выходил из кризиса с использованием жестких кейнсианских методов госрегулирования,в то время как мировой кризис середины 70-х годов толкнул ряд стран, прежде всего США и Англию, в объятия либерализма, нашедшего свое наиболее развитое выражение в «рейганомике».

Почему же в 1992 г. для реформирования российской тотально огосударствленной и сверхмилитаризованной экономики был применен (конечно, в основном на словах) не только самый сложный, но и не до конца апробированный на Западе либеральный подход? Да прежде всего потому, что он в это время лежал на поверхности и был подробно расписан в популярных журналах и учебниках на Западе. Не будем забывать, что наши оказавшиеся у власти молодые экономисты были знакомы только с экономикой «реального социализма» и не получили сколько-нибудь глубокого современного экономического образования. Естественно, что в этих условиях ссылки на модные западные теории служили для них главным подспорьем в отстаивании своих программ перед российскими политиками, еще менее обремененными экономическими познаниями.

К сожалению, судя по их словам и действиям, не изучали наши «либералы» сколько-нибудь серьезно и плановую советскую экономику. Иначе они воздерживались бы от диких по своей невежественности заявлений о том, что Россия, как и Советский Союз, всегда была, есть и будет сырьевым придатком Запада (читай Альфреда Коха), или что основой экономического роста России должно стать развитие сырьевых отраслей (Чубайс, Гайдар и другие). Между тем экономика СССР была построена на принципах полной автаркии, гипертрофированное же развитие сырьевых отраслей объяснялось мобилизационными потребностями на случай войны, а вовсе не необходимостью экспорта (Подробнее см. «Военный вестник МФИТ» № 2 за 1998 г.).

СССР вообще только в 70-х годах начал крупномасштабный экспорт нефти и природного газа. Что касается металлов (стали, алюминия и т.д.), то их экспорт по сути начался лишь в период распада Советского Союза. Отсюда второй урок «рузвельтономики» заключается в том, что переход США от Великой депрессии к бурному росту в годы второй мировой войны стал возможен в немалой степени потому, что США в этот период были экономически самодостаточны, и, находясь практически в состоянии полной экономической изоляции от остального мира, могли не беспокоиться о поддержании своей конкурентоспособности на мировых рынках и участии в международном разделении труда. Американцам не надо было беспокоиться о поддержании курса своей национальной валюты на мировых рынках (доллар был неконвертируем), бегства капитала за рубеж (это было физически невозможно) или неблагоприятной реакции Международного валютного фонда и Всемирного банка (их в это время еще не было) на применяемые Рузвельтом жесткие меры госрегулирования. Совершенно очевидно, что в условиях мирного времени поддержка расточительного военного производства на уровне 1942-1945 гг. весьма быстро подорвала бы конкурентоспособность американских товаров по сравнению с индустриально развитыми странами, не отягощенными столь высоким бременем милитаризации. Ведь даже при уровне военных расходов в 9-10% ВНП (по сравнению с 40-45% в годы второй мировой войны) США потеряли в 50-70-е годы почти половину своей доли мирового рынка в пользу ФРГ, Японии и других стран, тративших на военные нужды не более 1-3% своего ВНП. За десятилетие с 1967 г. по 1977 г. производительность труда в американской обрабатывающей промышленности выросла всего на 27% по сравнению с 70% в ФРГ, 72% во Франции и 107% в Японии, а начиная с середины 70-х годов она стала падать в абсолютном выражении.

Вряд ли надо доказывать, что при сохранении существующего уровня долларизации российской экономики и свободы вывоза капитала из страны всякие попытки направления инвестиций в реальную экономику России бессмысленны. И уж совсем безумием было бы пытаться поддержать российскую экономику путем расширения производства вооружений. Вкладывать средства в развитие российской военной промышленности можно только после извлечения выводов из причин поражения СССР в «холодной войне», немалую ответственность за которое несет наш ВПК.