Однако реализовывать все эти проблемы в прежней форме намного труднее в изменившейся обстановке: геополитические императивы США на международной арене плохо стыкуются с региональными устремлениями европейских партнеров.

Между тем и сама правящая элита Западной Европы при всем ее стремлении к большей самостоятельности региона вовсе не торопится расставаться с Вашингтоном. В условиях быстро меняющейся внешней конъюнктуры, усиливающейся неуверенности относительно исхода изменений в постсоциалистическом пространстве правящей западноевропейской элите, не способной в ряде случаев справиться с собственными проблемами, не хотелось бы оставаться один на один с гигантскими по своим масштабам, но не непредсказуемыми по своим последствиям потрясениями в Евразии. «Такая Европа, – утверждает Дж. Ньюхауз, известный американский эксперт по трансатлантическим отношениям, – на международной арене еще нуждается в сильном американском лидерстве»[6].

Тем не менее, многие западные политики и эксперты не могут не сознавать, что в новых условиях самому Североатлантическому союзу требуется какая-то иная ориентация, иная стратегия, иной смысл существования. В результате происходит смещение приоритетов в деятельности НАТО, всего «атлантического сообщества». То, что ранее было наиболее определяющим, становилось менее важным, те же элементы в деятельности союза, которые играли роли второго плана, в новых условиях становились наиболее важными. Представляется, что на процесс переоценки союзом своих функций и ее результаты в наибольшей мере повлияли следующие обстоятельства.

Во-первых, то, что государства Атлантического мира, разделяют (возможно, в разной степени, учитывая наличие в нем таких стран, как Турция, бывшие социалистические страны) общую систему западных ценностей. В новой стратегической концепции НАТО, одобренной сессией совета организации на высшем уровне в Вашингтоне 23–24 апреля 1999 г., подчеркивается, что Североатлантический союз «стремится обеспечить справедливый и устойчивый мирный порядок в Европе, опираясь на ценности демократии, прав человека и законности». Более того, члены альянса не только разделяют эту систему ценностей, но, как предполагается, ради всеобщей безопасности они заинтересованы в ее утверждении и распространении и в ближайшем окружающем пространстве, и во всем мире. Эти ценности, считают лидеры Запада, являются неотъемлемыми (т.е. данными при рождении) и универсальными в современном мире, хотя в разных странах они утверждаются в разной форме[7].

Таким образом, ныне провозглашается, что одна из главнейших функций союза – не только защита демократии, но и стремление к ее территориальному распространению. Эта функциональная корректировка объективно потребовала пересмотра вопроса о зоне ответственности блока, ибо эта зона теперь уже включает в себя не только его членов, но и те страны (демократические или демократизирующиеся), которые готовы войти в союз или сотрудничать с ним.

Во-вторых, то, что союз имеет тенденцию инкорпорировать в свой состав страны, в прошлом враждебные государствам – основателям альянса. Эта линия последовательно прослеживается на протяжении всей его 50-летней истории. Уже в 1949 г. при возникновении блока в его состав вошла Италия, которая была противником антигитлеровской коалиции во время второй мировой войны. В 1955 г. в НАТО вступила Федеративная Республика Германии, воспреемница бывшего нацистского рейха, которой американцы навязали демократию сверху. В 1982 г. в состав блока вошла Испания, более 40 лет находившаяся под полуфашистским авторитарным режимом Франко. И, наконец, в 1999 г. членами союза впервые стали бывшие страны тоталитарного социалистического содружества, против которого, собственно говоря, альянс и был создан. В постсоциалистическом пространстве насчитывается около десятка стран, некогда противоборствующих с НАТО, которые в перспективе намерены стать полноправными членами союза и уже сотрудничают с ним в рамках программы «Партнерство ради мира», миротворчества, евро-атлантического партнерства. Таким образом, тенденция (необходимость) инкорпорировать в себя государства с переходной, недавно чуждой идеологией, потенциально расширяет зону ответственности Атлантического мира[8].

В-третьих, изменение характера угроз в Европе. В самом деле, ранее основными среди них были угрозы внешние, создаваемые недружественными государствами – носителями агрессивной мессианской идеологии, обладающие огромной разрушительной военной мощью. Сейчас возникающие вызовы безопасности Запада формируются в иной плоскости. Так, по мнению его политических лидеров, обострение внутренней ситуации, гражданская война в том или ином государстве Европы, в непосредственной близости от нее, да и в мире вообще, может создавать угрозу Западу, отдельным его странам, их жизненно важным интересам[9]. Причем эти угрозы не обязательно носят военный характер или являют собой военную агрессию. Они могут иметь разные формы – нарушение традиционного межнационального равновесия в каком-то районе, этнополитические конфликты, потоки беженцев, хлынувшие в ту или иную страну в результате кризиса центральной власти, техногенные катастрофы – из-за потери контроля общества и государства над состоянием свой научно-производственной сферы (новые чернобыли); интернационализация мафиозных структур; отмывание денег, подрывающее финансовую систему; поощрение (использование) тем или иным государством международного терроризма, предоставление ему баз на своей территории и технических возможностей; распространение оружия массового уничтожения и т.д. Многие из этих угроз не подпадают под ооновское определение агрессии и, тем не менее, представляют или могут представлять собой существенный вызов безопасности тех или иных государств или их объединений.

Важно учитывать и другое. Эти угрозы могут представлять собой нарушение не только норм международного поведения государств, но и некоторых общепринятых норм их внутреннего поведения, прежде всего тех из них, которые кодифицированы международными конвенциями или соглашениями (прав человека, прав национальных меньшинств, включая их право на собственный суверенитет и т.д.). Даже такой видный представитель «реал-политик», как Г. Киссинджер, вынужден признать, что «обеспокоенность соблюдением прав человека стала важнейшей компонентой внешней политики демократических государств и что подобный подход имеет мощную поддержку общественного мнения»[10].

В ряде случаев результатом внутреннего противоборства может стать распад или реальная угроза распада государств, повышая уровень напряженности (или неопределенности) в окружающем пространстве. Крах СССР породил неопределенность на обширных просторах Евразии. Распад СФРЮ создал нестабильность в масштабах всего Балканского региона, которая будет ощущаться здесь еще не одно десятилетие. Поэтому зона ответственности союза, по мнению идеологов атлантизма, должна распространяться и на внутренние дела евро-атлантического пространства. Однако многие политики, особенно России, Белоруссии, Сербии, не разделяют этого убеждения.