Проблематичность обоснования реального ущерба отражается и в статистике. В России дела об установлении монопольно высоких цен составляют всего 3% от общего количества дел, инициированных по ст. 5 ФЗ “О конкуренции и ограничении монополистической деятельности на товарных рынках”. Антимонопольные органы предпочитают прибегать к пресечению тех, действий, где подобное доказательство не требуется. Примером этого является упомянутый А. Шаститко запрет на “навязывание контрагенту условий договора, не выгодных для него или не относящихся к предмету договора”[1], на который приходится более 40% дел. Если принимать положения запрета буквально, то большинство договоров (если не все) содержат не выгодные для контрагента условия. Если же отказаться от буквального понимания, то судебные решения будут лишены строгих экономических оснований.

11.3 Возникновение права собственности на внешний эффект.

Уточнить ответ на вопрос о том, чтó есть право собственности на внешний эффект, можно при помощи ответа на следующий вопрос: как и в какой момент бенефициар внешнего эффекта получает права на его получение? Например, благодаря чему и в какой момент получатель гуманитарной помощи приобретает право на ее дальнейшее получение [9]?

На вопрос “Когда?” реальный ответ сторонников институциональной теории гласит: “С момента появления положительного эффекта”.

Что касается вопроса “Как?”, то основания для “приватизации” внешних эффектов можно найти в новой институциональной теории прав собственности, базовые принципы которой были заложены в статье Р. Коуза “Проблема социальных издержек”[2]. Попытаемся кратко изложить логику рассуждений Р.Коуза. Внешние эффекты являются проблемой двухсторонней. Как запрет на внешние эффекты, так и его отсутствие приносят вред одной из заинтересованных сторон. Таким образом, существует проблема минимизации вреда, решение которой кроется в оптимальной спецификации прав собственности. При отсутствии трансакционных издержек начальное распределение собственности не влияет на ее использование. При наличии же трансакционных издержек суды должны специфицировать права собственности в пользу той стороны, которая получила бы эти права при их отсутствии.

Обоснование Коузом тезиса о том, что любая спецификация прав предполагает ущерб для одной из заинтересованных сторон, не совсем корректно. Ущерб означает потери по сравнению с какой-либо исходной ситуацией, а Коуз, обосновывая свое утверждение о том, что ущерб причиняется обеим сторонам, в ходе рассуждения одну исходную ситуацию подменяет на другую. В одной ситуации индивида A лишают имевшегося у него права причинять ущерб, в другой – индивида B права на защиту, которым он до этого обладал.

Посмотрим, как станет выглядеть известная цитата Коуза, если возможность подмены будет исключена. Этого можно достичь, если заменить персонажа A оригинала на “карманника”, а B – на “прохожего”. В таком случае исходная ситуация распределения прав собственности будет очевидной на протяжении всего изложения[3]: “Традиционный анализ затемнял природу предстоящего выбора. Вопрос обычно понимался так, что вот [карманник] наносит ущерб [прохожему], и следует решить, как мы ограничим действия [карманника]? Но это неверно. Перед нами проблема взаимообязывающего характера. Оберегая от ущерба [прохожего], мы навлекаем ущерб на [карманника]. Вопрос, который нужно решить, – следует ли позволить [карманнику] наносить ущерб [прохожему] или нужно разрешить [прохожему] наносить ущерб [карманнику]? Проблема в том, чтобы избежать более серьезного ущерба”.

Итак, полученный Коузом вывод нетривиален: карманнику необходимо дать возможность воровать, если окажется, что ущерб прохожего от потери средств будет меньше, чем “ущерб” карманника от запрета на кражу. Правда, при наличии высоких издержек использования правовой системы, “вполне рациональным может оказаться вариант сохранения статус-кво как наиболее экономичного”.

Вероятно, полученные выводы самому Коузу могли бы показаться абсурдными, но они непосредственно следуют из использованной ми мысленной операции – неявной замены одного эталонного состояния другим. В ситуации 1 прохожий на законных основаниях обладает кошельком, а карманник им не обладает, хотя и желал бы. С точки зрения обычной логики никто никакого ущерба никому не наносит. Но если в соответствии с логикой Коуза принять в качестве эталонной ситуацию 2, в которой не у прохожего, а у карманника есть желанный кошелек, то можно утверждать, что в ситуации 1 прохожий наносит карманнику ущерб, так как не передает ему имущество, который тот мог бы и хотел иметь. Поэтому если карманник предъявит имущественные претензии к прохожему, то суд не может просто исходить из сложившихся прав собственности, а должен назначить собственника исходя из требований эффективности. Поскольку же люди постоянно взаимодействуют друг с другом и нередко придают ценность объектам, находящимся в чужой собственности, результатом такого подхода является то, что практически любые права собственности могут быть подвержены пересмотру по желанию несобственников вне зависимости от законности этих прав.

Здесь становится очевидным противоречие между формой и содержанием новой институциональной теории прав собственности. С точки зрения формы предполагается необходимость спецификации прав собственности. Однако с точки зрения содержания спецификацию предлагается делать так, что в рамках этой теории прав собственности сами права собственности просто отсутствуют. Суд или регулирующий орган может в любой момент передать права тому, кто в них “нуждается” больше всего.

Образ общества без права собственности весьма далек от привычного понимания рыночной экономики, зато во многом близок к экономике социалистической.

12 Заключение

Внешние эффекты носят не односторонний, а обоюдоострый характер. Фабричный дым наносит ущерб близлежащим фермам – это очевидно, поскольку промышленник навязывает дополнительные издержки фермерам без их согласия. Он получает благо за счет причинения ущерба другим, не имея на это права. Но, с другой стороны, запрет на выбросы оборачивается убытками для хозяина фабрики, а стало быть – для потребителя продукции. Поэтому с экономической точки зрения речь должна идти не о том, “кто виноват”, а о том, как минимизировать величину совокупного ущерба.

Теорема Коуза раскрывает экономический смысл прав собственности. Четкое их распределение среди хозяйствующих субъектов ведет к тому, что все результаты деятельности каждого субъекта касаются только его, в результате чего любые внешние эффекты превращаются во внутренние. Поэтому главная функция прав собственности состоит в том, чтобы давать стимулы для большей интернализации экстерналий (процесса включения экстерналий в рыночный механизм, отражение их в ценах). Четкое распределение прав собственности ведет к минимизации внешних эффектов.

Теорема Коуза сняла обвинение с рынка о его “провалах”. По мнению Р. Коуза, ключевое значение для успешной работы рынка имеют трансакционные издержки. Если они малы, а права собственности четко распределены, то рынок сам способен устранять внешние эффекты: заинтересованные стороны смогут самостоятельно прийти к наиболее рациональному решению. При этом не будет иметь значение, кто именно обладает правом собственности, скажем, фермеры на чистый воздух или хозяин фабрики на его загрязнение. Участник, способный извлечь из обладания правом большую выгоду, просто выкупит его у того, для кого оно представляет меньшую ценность. Для рынка важно не то, кто именно владеет данным ресурсом, а то, чтобы хоть кто-то владел им. Тогда появляется возможность для рыночных операций с этим ресурсом. Сам факт наличия прав собственности и четкого их разграничения важнее вопроса о наделении ими того, а не другого участника.