ДЕСЯТАЯ КНИГА 1. Будешь ли ты когда, душа, добротной, простой, единой, нагой, более явственной, чем облекающее тебя тело? отведаешь ли ты когда дружественного и готового к лишению душевного склада? Будешь ли ты когда наполненной, далекой от нужды, ничего не алчущей, не желающей ничего -- одушевленного или неодушевленного -- ради вкушения наслаждений: ни времени, чтобы вкушать их долее, ни мест каких-либо и краев, ни воздушного благорастворения, ни человеческого благорасположения? Когда удовольствуешься ты тем, что есть, и возрадуешься всему, что здесь, когда уверишься, что и все у тебя хорошо и что все это от богов, и будет хорошо все, что им мило, что дадут они еще во спасение существа совершенного, благого, прекрасного, все порождающего и соединяющего, окружающего, приемлющего то, что распадается, чтобы вновь породить подобное? Ты будешь ли когда тою, которая и с богами, и с людьми может в одном граде жить, ни в чем их не укоряя и от них не заслуживая осуждения? 2. Следи за тем, чего ждет твоя природа, насколько ты одной ею управляем; вот и делай это и гляди, ухудшит ли это склад твоей природы живого существа. Затем надо проследить, чего ждет твоя природа живого существа, и все это принять, если это не ухудшит склад твоей природы разумного существа. А разумное оно вместе и гражданственное. Этих правил держись и уж не хлопочи ни о чем другом. 3. Все, что случается, либо так случается, как от природы дано тебе переносить, или же так, как не дано от природы переносить. А потому, если случается тебе, что ты по природе сносишь, -- не сетуй, переноси, как дано природой; если же то, что не сносишь, -- не сетуй, потому что оно тебя раньше истребит. Помни только: дано тебе от природы переносить все, что только может сделать переносимым и приемлемым твое же признание, исходя из представления, что это полезно и надлежит тебе так делать. 4. Если кто ошибается, учить благожелательно и показывать, в чем недосмотр. А не можешь, так себя же брани, а то и не брани. 5. Что бы ни случалось с тобой, оно от века тебе предуготовано: сплетение причинного издревле увязало и возникновение твое, и это вот событие. 6. Атомы ли, природы ли -- пусть первым положено будет то, что я -- часть целого, управляемого природой. А потом, что как-то я расположен к частям мне единородным. Так вот об этом-то памятуя, не буду я, раз уж я часть, негодовать на что-либо из того, что уделяет мне целое, ибо части нет вреда там, где есть польза целому. Ведь у целого нет ничего, что бы не было ему полезно, и это вообще свойственно всем природам, а мировой особенно, потому что никакая внешняя причина не понуждает ее рождать что-либо ей же вредное. Так вот, памятуя, что я часть такого целого, все, что происходит -- приму как благо. Ну а поскольку природно я расположен к частям мне единородным, не стану делать ничего необщественного -- напротив, скорее буду вникать в тех, кто мне единороден, и обращу всякое свое устремление к общей пользе, а от противного отвращу сь. И если все идет таким образом, жизнь непременно станет благотекущей -- точно так, как мыслится благотекущая жизнь гражданина, шествующего делами, полезными для сограждан, и принимающего все, что ни уделит ему город. 7. Частям целого, говорю я, всем, что объемлются мирозданием, погибать -- неизбежно. Пусть мы так скажем вместо "изменяться". Так вот, говорю я, если это беда и неизбежность, то целое, пожалуй, нехорошо повело дело, раз части переходят в иное, а устроены были небезразлично к тому, чтобы погибать. Природа, значит, сама предприняла злое для своих же частей, сотворила их подверженными злу и ввергнутыми в него с неизбежностью; или не усмотрела, как нечто такое произошло, -- невероятно ни то, ни другое. А если кто откажется от природы и вместе с тем будет толковать, что все это лишь естественно, то и этак смешно: говорить, что естественно частям целого превращаться, и тут же изумляться и негодовать на что-нибудь, как если бы оно было нечто противное природе, и это при том, что распадается всякая вещь на то, из чего составлена. А ведь либо рассеяние первостихий, из которых я составлен, либо обращение твердого в земляное, а всякого дыхания в воздушное, так что и они приемлются в разум целого, которое то ли испламеняется в кругообращениях, то ли обновляется в вечном обмене. Не представляй себе ни твердое, ни дыхание как нечто первородное, потому что все это стеклось не то вчера, не то третьего дня из пищи и втягиваемого воздуха. Превращается, значит, то, что получено, а не то, что мать родила. Предположи другое -- слишком свяжет тебя с частными свойствами, которые, пожалуй, ничего не стоят рядом с тем, о чем мы здесь говорим. 8. Положив себе эти имена: добротный, достойный, доподлинный; осмысленный, единомысленный, свободомысленный, -- смотри, держись, не переименовывайся, не нарушай их и поскорее к ним восходи. Помни, что осмысленность означала у тебя проницательное рассмотрение всякой вещи и нерассеянность; единомыслие -- добровольное приятие того, что уделяет общая природа; свободомыслие -- свободу мыслящей части от гладкого или шероховатого движения плоти, от славы, смерти и прочее. Так вот, если соблюдешь себя при этих именах, ничуть не цепляясь за то, чтобы и другие называли вещи так же, и сам будешь другой, и вступишь в другую жизнь. Потому что быть и дальше таким, каким ты был до сих пор, и в такой жизни мотаться и мараться -- это в пору разве что бесчувственному и жизнелюбцу вроде тех полурастерзанных борцов, которые изранены зверьми, изгрызаны, а все-таки просят, чтобы их оставили до завтра и в таком же виде бросили в те же когти и в ту же пасть. Нет, ты взойди на немногие эти имена и если можешь стоять на них, стой, подобный тому, кто переселился на острова блаженных; ну а почувствуешь, что соскальзываешь и что не довольно в тебе сил, спокойно зайди в какой-нибудь закоулок, какой тебе по силам, а то и совсем уйди из жизни -- без гнева, просто, благородно и скромно, хоть одно это деяние свершив в жизни, чтобы вот так уйти. А помнить эти имена тебе очень поможет, если будешь помнить богов, и как они не того хотят, чтоб угодничали перед ними, а того, чтобы уподоблялось им все разумное. И чтобы смоковница делала, что положено смоковнице, собака -- что собаке, пчела -- что пчеле, человек -- что человеку. 9. Балаган, сеча, перепуг, оцепенелость, рабство -- и день за днем будут стираться те священные основоположения, которые ты как наблюдатель природы представил себе и принял. А пора уж тебе так на все смотреть и так делать, чтобы сразу и с обстоятельствами справляться, как надо, и созерцание осуществлять, и уверенность, рождающуюся из знания всяческих вещей, хранить сокрытой, а не скрытничать. Нет, когда ты вкусишь простоты? когда значительности? когда распознания во всяком деле, что оно по естеству, каково его место в мире и на какое время оно рождено природой, из чего состоит, благодаря чему способно существовать и какие силы могут и давать его, и отнимать? 10. Паук изловил муху и горд, другой кто -- зайца, третий выловил мережей сардину, четвертый, скажем, вепря, еще кто-то медведей, иной -- сарматов. А не насильники ли они все, если разобрать их основоположения? 11. Как все превращается в другое, к созерцанию этого найди подход и держись его постоянно, и упражняйся по этой части, потому что ничто так не способствует высоте духа. Высвободился из тела и тот, кто сообразив, что вот-вот придется оставить все это и уйти от человеческого, отдался всецело справедливости в том, в чем собственная его деятельность, а в прочем, что случается, -- природе целого. А кто о нем скажет или что за ним признает, или сделает против него, этого он и в ум не берет, довольствуясь следующими двумя вещами: ныне по справедливости действовать, и ныне ему уделяемое -- любить. А всякую суету и старания он отбросил и ничего не желает кроме того, чтоб, следуя закону, шествовать прямо и, шествуя прямо, следовать богу. 12. Что нужды разгадывать, когда можно рассмотреть, что надо сделать; и если усматриваешь, то ступать вперед благожелательно, безоглядочно, а если не усматриваешь, то подождать и прибегнуть к тем, кто лучше других посоветует; а если другое что-нибудь этому мешает, то, исходя из наличного, подвигаться вперед рассудительно, держась того, что представляется справедливым. Ибо лучшее -- достигать этого, и пусть неудача будет для тебя только в этом. Покойное и вместе подвижное, легкое и вместе стойкое -- таков тот, кто во всем следует разуму. 13. Спрашивать себя сразу по пробуждении от сна: безразлично ли тебе будет, чтобы другой был справедлив и хорош? -- Будет безразлично. А не забыл ты, что эти вот люди, напыщенно раздающие похвалы и хулу другим, таковы вот на ложе и за столом, и что они делают, чего избегают, за чем гонятся, что воруют, а то и грабят -- не руками-ногами, а драгоценнейшей своей частью, в которой, если она того захочет, являются верность, стыд, правда, закон и добрый гений. 14. Природе, дающей все и все забирающей, человек воспитанный и скромный говорит: дай, что хочешь; бери что хочешь. И говорит это не дерзко, а уважительно всего лишь и преданно. 15. Невелико уже то, что осталось. Живи будто на горе, потому что все едино -- там ли, здесь ли, раз уж повсюду город-мир. Пусть увидят, узнают люди, что такое истинный человек, живущий по природе. А не терпят, пусть убьют -- все лучше, чем так жить. 16. Больше вообще не рассуждать, каков он -- достойный человек, но таким быть. 17. Упорно представлять себе всю вечность и все естество, и что все отдельное по сравнению с естеством -- зернышко, а по времени -- поворот сверла. 18. Останавливаясь на всяком предмете, понимать, что он уже распадается, превращается и находится как бы в гниении и рассеянии; или, как всякая вещь, родится, чтобы умирать. 19. Каковы те, кто ест, спит, покрывает, испражняется и прочее; затем, каковы самовластные, горделивые, досадующие, порицающие свысока -- а ведь немного перед тем, чему они только не рабствовали, и чего ради; и как немного спустя при том же будут. 20. Каждому благодатно то, что дает общая природа, и тогда благодатно, когда дает. 21. "Жаждет влаги земля, жаждет высокий эфир" -- а мир жаждет сделать то, чему суждено стать. Вот я и говорю миру, что жажду и я с тобою. Не потому ли вместо "обычно делает" говорят "любит он это делать"? 22. Либо ты живешь здесь и уже привык, либо уходишь отсюда и этого захотел; либо умираешь и уже отслужил. Кроме этого -- ничего. Благоспокойствуй. 23. Пусть тебе всегда ясно будет, что поле -- оно вот такое, и каким образом все, что здесь -- то же, что и на вершине горы, на берегу моря и где угодно. Увидишь, что все совершенно как у Платона: устроил -- говорит -- себе загон на горе и доит блеющих. 24. Ведущее -- что у меня? и каким я же его сейчас делаю, и на что такое сейчас его употребляю? есть ли в нем сколько-нибудь ума? не отрешилось ли оно, не оторвано ли от общества? не растеклось, не смешалось ли оно с этой плотью настолько, чтобы следовать ее разворотам. 25. Кто бежит от хозяина -- беглый раб. А закон это хозяин, и беглый раб тот, кто его преступает. Так же и тот, кто опечален, кто сердится и кто опасается чего-то, что стало, становится, станет -- чего-то, что повелел тот, кто управляет всем, а ведь это закон, раз в нем концы всего, что кому уделено. И следовательно, тот, кто опасается, печалится или сердится -- беглый раб. 26. Бросил семя в лоно и отошел, а там уж другая причина берется действовать, и является дитя. Из чего -- какое! Или пищу, бросил в глотку, а там уж другая причина берется производить ощущения, устремления и вообще жизнь, силу и сколько еще всякого. Вот и рассматривать это столь прикровенно происшедшее и силу эту видеть так же, как ту, что гнетет к земле или выносит вверх -- не глазами, но не менее ясно. 27. Упорно воображать, как все то, что происходит теперь, происходило и прежде; и как будет происходить -- так же воображать. Самому ставить перед своими глазами целые действия или похожие сцены, какие известны тебе либо по собственному опыту, либо от знания старины -- скажем, весь двор Адриана, и весь Антонина, и весь двор Филиппа, Александра, Креза. потому что и тогда все было то же, только с другими. 28. Представляй себе, что всякий, кто чем бы то ни было опечален или недоволен, похож на поросенка, которого приносят богам, а он брыкается и визжит. Таков и тот, кто лежа в постели молча оплакивает, как мы связаны с миром. А еще, что только разумному существу дано следовать добровольно за происходящим, потому что просто следовать -- неизбежно для всех. 29. Останавливаясь по отдельности на всем, что делаешь, спрашивай себя, страшна ли смерть тем, что этого вот лишишься. 30. Когда задевает тебя чье-нибудь погрешение, сразуперейди от него к размышлению о том, в чем у тебя сходнаяпогрешность. Например, не полагаешь ли ты, что благо -- деньги,наслаждение или там слава, и так по разновидностям. Ибосмиришься, как только сообразишь, что тот -- подневольный. Нучто ему поделать? Или отними от него, если можешь, то, что егоприневолило. 31. Увидя Сатирона, представляй себе Сократика или Евтихаили Гимена; увидя Евфрата, Евтихиона представляй себе илиСильвана; если Алкифрона, то Тропеофора, а если Ксенофонта, тоКритона или Севера; на себя же самого поглядев, кого-нибудь изЦезарей представляй себе, и так в каждом случае. А потомпоразмысли: где они теперь? нигде или где-то там. Ты постояннобудешь видеть в человеческом дым и ничтожество, особенно есликрепко запомнишь, что однажды превратившееся больше никогда небудет в беспредельности времен. Что -- и в чем? Не довольно лис тебя, если миролюбиво преодолеешь эту малость? Какоговещества, каких положений ты избегаешь? Да и что все это, какне упражнение для ума, который благодаря старательномурассмотрению природы видит то, что есть в жизни? Так держись,пока не усвоишь себе и это, как усваивает все здоровый желудок,как сильный огонь, который из всего, что ни брось ему,сотворяет пламя и сияние. 32. Пусть никому нельзя будет сказать о тебе по правде,что не прост или не добротен. Нет, пусть лжет всякий, ктопризнает за тобой что-нибудь такое. А это всецело от тебязависит, ибо кто мешает быть добротным и простым? Ты толькосчитай, что тебе не жить, если таким не будешь. Вот и разумурешающему ты чужд, пока не будешь таким. 33. Что можно сделать или наиболее здраво сказать в такомделе? Потому что, каково б оно ни было, можно это сделать исказать. И не отговаривайся, будто помеха у тебя. Ты не прекратишь стенать до тех пор, пока непрочувствуешь: каково для сладострастника роскошествовать,таково для тебя из вещей, которые тебе подлежат и выпадают,делать то, к чему расположено человеческое устроение, потомучто за усладу надо признавать все, что можно делать сообразносвоей природе. А везде можно. Цилиндру! -- тому не дано нестисьвезде в своем движении, так же и воде, и огню, и всему, чемуправляет природа или неразумная душа -- очень у них многопреград и препон. А дух и разум чрез все, что стоит емупоперек, может идти так, как ему естественно и желательно. Такдержи перед глазами ту легкость, благодаря которой разумпронесется чрез все, как огонь вверх и камень вниз, как цилиндрпод уклон. Более и не ищи ничего. Ведь остальные преткновениялибо относятся к телесному трупу, либо, если сам разум непризнает их и не поддается, не ранят и не делают ровно никакогозла. Иначе бы всякий, претерпевающий это, сразу бы стал дурен.Потому что во всех других устроениях, что бы ни случилось сними дурного, из-за этого сразу делается хуже само страдающее;между тем человек, по правде говоря, становится даже лучше идостоин похвалы, если он правильно распоряжается тем, что емувыпадает. И вообще помни: тому, кто по природе гражданин, невредит то, что не вредит городу; городу же не вредит то, что невредит закону. А из тех так называемых бедствий ни одно невредит закону. Ну, а не вредит закону, так ни городу не вредит,ни гражданину. 34. В кого вгрызлись истинные основоположения, томудовольно и крайней малости, самого общеизвестного, чтобывспомнить о беспечальности и бесстрашии. Сказал поэт о листьях:"ветер одни по земле развевает. . . Так человеки. . . " Вот идети твои -- листва. Все то, что так убедительно шумит о тебе итебя славит или, напротив, проклинает, или еще исподтишкахулит, насмехается -- тоже листва. Такая же листва и то, чтодолжно перенять молву о тебе. Ибо все они "в весенню рождаютсяпору", а там сорвет их ветер, и вот в лесах вещества вместо нихрастут уже другие. Ну а недолговечность у всех одна, ты жегонишься или избегаешь всего так, словно оно вечное. Немного --и прикроешь глазки, а уж того, кто похоронит тебя, оплачетдругой. 35. Здоровому глазу надо глядеть на все, что зримо, а неговорить "Зеленого мне!" Ибо это для больного глазами. И слухздоровый, и обоняние должны быть готовы что бы то ни былослушать и обонять. И желудку здоровому относиться к любой снедитак, как жернов ко всему, что ведено ему перемалывать по егоустроению. Точно так же и здоровое разумение должно быть готовоко всему, что происходит; если же оно говорит: "Дети были бздоровы" или "Пусть все хвалят все, что я делаю", так это глаз,ищущий зеленого, или зуб -- нежного. 36. Нет такого счастливца, чтобы по смерти его не стоялирядом люди, которым приятна случившаяся беда. Был онположителен, мудр -- так разве не найдется кто-нибудь, кто просебя на прощанье скажет: "наконец отдохну от этого воспитателя.Он, правда, никому не досаждал, но я-то чувствовал, что втайнеон нас осуждает". Это о человеке положительном. А в нас скольковсякого, из-за чего многие мечтают распроститься с нами! Ты,как будешь умирать, помысли об этом; легче будет уйти,рассуждая так: ухожу из жизни, в которой мои же сотоварищи,ради которых я столько боролся, молился, мучился, и те хотят,чтобы я ушел, надеясь, верно, и в этом найти себе какое-нибудьудобство. Что ж хвататься за дальнейшее здесь пребывание? Ты,конечно, не будь из-за этого менее благожелателен к ним, асохрани свой нрав и уходи другом их, преданным и кротким. Ноконечно и не так, будто тебя оттаскивают; нет, как у того, ктоумирает тихо, душа легко выпрастывается из тела, таково должнобыть удаление от этих людей. Ведь и с ними природа связала,соединила, а теперь, значит, отвязывает. Я и отвяжусь как отблизких, однако, не упираясь, не приневоленно, потому что и этопо природе. 37. Приучись, что бы кто ни делал, по возможностиспрашивать себя: куда ж он метит? А начинай с себя, и преждевсех себя изучай. 38. Помни: приводящее в движение -- это то, спрятанноевнутри; это там убедительное слово, там жизнь, там, скажемпрямо, человек. Никогда не мысли заодно с ним облекающий егососуд и эти прилепленные к нему орудия -- они вполне похожи натесала; то и отличие, что приросли. Потому что вне причины,управляющей их движением или покоем, эти доли много ли ценнее,чем игла ткачихи, тростинка писца или кнут возницы?