Таким образом, особенности личностного склада характера самого Бердяева сделали его

сторонником…

- Но почему все-таки марксизм?

- "Для меня это было приемлемее других форм социализма. Проблема конфликта

личности и общества мне представлялась основной. С такого рода настроениями

произошла у меня встреча с возникшим в России марксизмом. Это было в 1894 году. Я

почувствовал, что подымается в русской жизни что-то новое и что необходимо

определить свое отношение к этому течению. Я сразу же начал много читать и очень

быстро ориентировался в марксисткой литературе". (стр. 118-119)

Но необходимо выяснить, что же такое марксизм для Н. А. Бердяева.

"Марксизм обозначал совершенно новую формацию, он был кризисом русской

интеллигенции. В конце 90-х образовалось марксистское течение, которое стояло на гораздо

более высоком культурном уровне, чем другие течения революционной интеллигенции. Это

тип был мало похожий на тот, из которого впоследствии вышел большевизм. Я стал

критическим марксистом, и это дало мне возможность остаться идеалистом в философии.

Для старых поколений революционеров революция была религией. Для меня революция не

была религией. Произошла дифференциация разных сфер и освобождение сферы духовной

культуры. Марксизм того времени этому способствовал. В марксизме меня более всего

пленил историософический размах, широта мировых перспектив. По сравнению с

марксизмом старый русский социализм мне представлялся явлением провинциальным. Марксизм конца 90-х годов был, несомненно, процессом европеизации русской интеллигенции, приобщение ее к западным течениям, выходом на большой простор. Я был

очень антинационалистически настроен и очень обращен к Западу. Маркса я считал

гениальным человеком и считаю и сейчас. Я вполне принимал марксовскую критику

капитализма. Марксизм раскрывал возможность победы революции, в то время как старые

революционные направления терпели поражение". (стр. 120)

Интересно, возможно ли считать революцию 1905 г. – "старой". У Бердяева кризис

интеллигенции и первая революция неразрывно связаны, а так же в своих рассуждениях об

этом событии он продолжает говорить о главенстве личности над обществом. Думается, что

будет не лишнем привести его слова полностью: " Малую революцию 1905 года я пережил

мучительно. Я считал революцию неизбежной и приветствовал ее. Но характер, который она

приняла, и ее моральные последствия меня оттолкнули и вызвали во мне духовную реакцию.

После этой, не вполне удавшейся, революции, в сущности, кончился героический период в

истории русской интеллигенции. Традиционное миросозерцание революционной

интеллигенции с аскетическим суждением сознанием, с моральным ригоризмом, с

религиозным отношением к социализму, расшаталось, и в некоторых кругах интеллигенции и полуинтеллигенции в результате разочарования революцией началось настоящее моральное разложение. Мне трудно вполне принять какую-либо политическую революцию потому, что я глубоко убежден в подлинной революционности личности, а не массы и не могу согласиться на ту отмену свобод во имя свободы, которая совершается во всех революциях. Я определил свою позицию выражением, которое Брандес употребил относительно Ницше: аристократический радикализм. Но это значит, что мое подлинное дело есть революция духа, а не политики". (стр. 136)

Прежде, чем начать разговор о революции 1917 года нужно подумать, что для Бердяева

являлось главным в Сути, в основе любых переворотов, революций. Можно, наверное,

говорить о наличии особых людей готовых к тому, чтобы дать новый порядок, обеспечить

прекрасное, безмятежное существование, и о наличии большего количества людей, которые

отдадут самое высшее, что у них есть – свободу. Вспомнилась "Легенда о Великом

Инквизиторе" – великое творение гения Ф. М. Достоевского, своего рода пророчество.

Бердяев высоко ценил ее. Ведь, " любовь к порядку, а не к свободе – вот главная тенденция

человеческой истории. Одно из ее проявлений – коммунизм. Его коллективизм так же

угнетает личность, так же враждебен ей, как и любой коллективизм.

В коммунистическом обществе личность ценится не по своим индивидуальным достоинствам, а по принадлежности к классу.

Особенности " русского коммунизма " состояли, по мнению Бердяева, только в том, что его

питающей почвой стали народные надежды на осуществление царства Божьего на Руси да

жестокие методы подавления личности, унаследованные от самодержавно-полицейского

государства и практики революционных партий. Осмысление опыта революций вынудило

Бердяева придти к выводу, что массы не знают ответственной свободы, а революционные

социальные перемены только упрочивают зло мира. Подлинная революция – это революция

духа, говорил Бердяев. То же, что мы зовем революцией, на деле есть бунт, контрреволюция,

потому что свобода духа в ней угнетена".

Русская революция.

"В статье, написанной в 1907 году и вошедшей в мою книгу "Духовный кризис

интеллигенции", я довольно точно предсказал, что когда в России настанет час настоящей

революции, то победят большевики. Я не представлял себе, как слишком многие другие, что

большая революция в России будет торжеством свободы и гуманности. Я задолго до

революции 1917 года писал, что эта революция будет враждебна свободе и гуманности.

Таков трагизм русской исторической судьбы". (стр. 136)

Обычно историки (марксисты в большей мере) страдают некой однополярностью; возлагая

ответственность за происшедшее на один из классов (хотя мне более правильным кажется

термин "социальная прослойка"), в зависимости от эпохи: виноваты то удельные князья, то

бояре, то министры и т. д. Гораздо правильней тот подход, который рассматривает и

оценивает степень "участия" тех или иных социальных слоёв. Несомненно, что касается

революции, то подходов, как известно, много. Бердяев же утверждает следующее:"Ответственны за революцию все, и более всего ответственны реакционные силы старого режима. Я давно считал революцию в России неизбежной и справедливой. Но я не представлял себе ее в радужных красках. Наоборот, я давно предвидел, что в революции

будет истреблена свобода и что победят в ней экстремистские и враждебные культуре и

"духу" элементы. Я писал об этом, но мало кто соглашался со мной. Наивным и смешным

казалось мне предположение гуманистов революции о революционной идиллии, о

бескровной революции, в которой наконец обнаружится доброта человеческой природы и

народных масс. Революция есть тяжелая болезнь, мучительная операция больного, и она

свидетельствует о недостатке положительных творческих сил, о неисполненном долге. Я

сочувствовал "падению священного русского царства" (название моей статьи в начале

революции), я видел в этом падении неотвратимый процесс развоплощения изолгавшейся