Однако в Берлине Карл Густав-старший прожил недолго, поскольку принимал активное участие в политике - его идеалом была свободная и единая Германия Когда же его приятель, студент теологии Карл Занд, за­колол Августа Коцебу (1819) и последовали репрессии прусского прави­тельства против «демагогов», то Юнг был арестован, да еще с тем отягчаю­щим обстоятельством, что у него нашли подаренный Зандом молоток для минералогических работ (в полицейских донесениях именуемый исключительно «топором»). Через год с лишним пребывания за решеткой его 6eз суда и приговора выпустили - с запретом жить в прусских владениях. С политической репутацией революционера-«демагога» получить место в любом немецком княжестве было невозможно, и в 1821 г. Карл Густав оказывается в Париже. Здесь происходит случайная встреча с Александ­ром фон Гумбольдтом, которая и привела к переселению в Швейцарию.

Политические эмигранты и в XIX, и в XX в. часто жили в Швейцарии, достаточно упомянуть русских — Герцена, Бакунина, Ленина (а позже и Солженицына). Мало кто из этих эмигрантов оказывал какое-то влияние на швейцарскую жизнь — Кальвин является исключением. Из немецких эмигрантов-ученых К. Фогт и К. Г. Юнг-старший были, наверное, самыми заметными фигурами. Гумбольдт искал человека, который мог бы реорга­низовать медицинский факультет Базельского университета, пришедшего в полный упадок в годы наполеоновских войн. Неустанная деятельность Карла Густава-старшего сделала его знаменитым, и его внук, обучаясь на медицинском факультете почти через полвека после кончины деда, посто­янно ощущал духовное присутствие знаменитого предка. Нонконформизм, способность к неожиданным для окружающих поступкам его дед прояв­лял всю жизнь, но куда любопытнее тот факт, что этот хирург, анатом и химик проявлял значительный интерес к психиатрии. В частности, он ос­новал лечебницу для слабоумных детей, подчеркивая при этом значимость научных наблюдений и психологических методов лечения душевных бо­лезней. Кстати, отец Карла Густава-младшего, Пауль Юнг (1842-1896) долгое время был пастором, обслуживающим и психиатрическую клинику. Этот младший из тринадцати детей знаменитого хирурга и декана был протестантским священником, не лишенным, однако, интереса к науке. Доктором он был не теологии, а филологии (восточные языки) и, судя по «Воспоминаниям, сновидениям, размышлениям», испытывал сомнения по поводу христианской веры, но бежал от сомнений с подлинным «жертво­приношением интеллекта». Проблема соотношения знания и веры сделает­ся центральной в поздних трудах его сына, который выберет путь знания, гнозиса, а никак не предписываемой лютеранством веры. Первые возраже­ния возникли еще в юности. «Мне вспоминается подготовка к конфир­мации, которую проводил мой собственный отец. Катехизис был невыра­зимо скучен. Я перелистал как-то эту книжечку, чтобы найти хоть что-то интересное, и мой взгляд упал на параграфы о троичности. Это заинтере­совало меня, и я с нетерпением стал дожидаться, когда мы дойдем на уро­ках до данного раздела. Когда же пришел этот долгожданный час, мой отец сказал: "Данный раздел мы пропустим, я тут сам ничего не пони­маю". Так была похоронена моя последняя надежда Хотя я удивился честности моего отца, это не помешало мне с той поры смертельно скучать слушая все толки о религии». Со студенческих лет Юнг просто не заходил в протестантские церкви; этот мир обедненного, «оголенного», как он писал, христианства был ему духовно чужд. Конфликты с отцом имели, однако, вовсе не «эдиповский» смысл. Позже ему было нелегко принять учение Фрейда об Эдиповом комплексе уже по той причине, что мягкий и слабохарактерный отец, находившийся «под башмаком» авторитарной же­ны, болезненный, мучимый сомнениями, никак не вызывал ревностного соперничества сына. Трудно сказать, что унаследовал от него сын - разве что способность к языкам, тем более что с 5 лет отец занимался с ним латынью. Позже отменное ее знание помогло в работе с колоссальным количеством алхимических трактатов XV-XVII вв. Английским Юнг овладел позже в совершенстве, французский знал, как и положено швейцарцу, но, судя по тексту французских его писем, несколько хуже.

В одном из писем, написанном уже в глубокой старости, Юнг заметил, что у него комплекс скорее «материнский», нежели «отцовский». Замеча­ние подобного рода есть и в его «Воспоминаниях .», где о матери гово­рится как о раздвоенной личности, с выраженными парапсихологическими способностями, унаследованными от собственной матери. Ее отец, дед Юнга, Самуэль Прайсверк (1799-1871) был тоже наделен своеобразными способностями. Этот доктор богословия, составитель образцовой грамма­тики древнееврейского языка (ему он предавался всей душою, считая, что на небесах говорят именно на этом наречии) был духовидцем. Если анек­доты о деде с отцовской стороны имеют самый земной характер, то о деде-пасторе, лице духовном, осталось воспоминание в связи с его общением с духами усопших. В его кабинете, например, всегда стоял стул для духа его первой жены, с коим он раз в неделю обстоятельно беседовал. Мать Юнга рассказывала сыну, что в детстве ей часто приходилось стоять в ка­бинете за спиной пишущего проповедь деда. Она отгоняла духов, имев­ших скверную привычку мешать работе. Позднейший интерес Юнга к вся­кого рода духовидению, «двойному зрению», раздвоенности личности — все это рождалось и из семейной атмосеры. «Духи» (Poltergeist) часто навещали эту семью. До сих пор в ней хранится стальной нож, который неожиданно с грохотом раскололся в шкафу на 4 куска, словно прямо по лезвию его кто-то разрезал. Сохранилось воспоминание Юнга о том, как реагировал гостивший у него Фрейд на явление «полтергейста» (довольно скептически). Словом, оккультные интересы Юнга возникли не случайно.

И отец и мать Юнга происходили из семей, в которых многие поколения предков занимались умственным трудом, причем оба деда достигли в своих областях заметных успехов. Но младшим детям в огромных семьях не досталось в наследство материального благополучия. Интеллигенция — если это слово применимо за пределами своего исторического возникнове­ния (Россия, Польша) — всегда жила своим трудом, лишь изредка выби­ваясь на верхние этажи социальной иерархии. В протестантских странах многие выдающиеся деятели науки и культуры были сыновьями священ­ников — достаточно вспомнить философов и литераторов конца XVIII-начала XIX в. В своем семинаре по произведению Ницше «Так говорил Заратустра» Юнг делает ряд интересных замечаний об «антихристианст­ве» Ницше, которое хотя и в форме отрицательной, все же связано с про­тестантским благочестием, немецкой «культурнабожностью». Это относит­ся и к самому Юнгу. Он с юношеских лет находился в конфликте с верой отцов, только бунт его принял иные, чем у Ницше, формы. В семьях священников общий для европейской культуры разрыв по линии вера-зна­ние приобретал личностный характер. В отличие от Ницше Юнг не отри­цал христианскую традицию в целом, но искал по-прежнему живые глу­бинные ее корни.