При характеристике промышленного развития России очень важно подчеркнуть ориентированность производства на удовлетворение материальных потребностей населения. Так, в 1913 году производство потребительских товаров превышало продукцию тяжелой промышленности. Около половины промышленной продукции составляли текстиль и пищевые продукты, легкая промышленность росла намного быстрее тяжелой. По общим же темпам роста промышленного производства – 7 – 10% в год – Россия вышла на первое место в мире. Зарубежные наблюдатели прогнозировали для России блестящие перспективы в недалеком будущем, предрекая, что к «середине настоящего столетия Россия будет доминировать в Европе, как в политическом, так и в экономическом отношении», а российский рывок сравнивали со сдвигами в экономике США последней трети XIX века.

Дореволюционная Россия выращивала больше, чем США, ржи, пшеницы, ячменя, овса, льна, картофеля, свеклы, уступая в сборе кукурузы, хлопка, табака, сеяных трав. Чистые сборы зерновых культур выросли на душу населения к 1913 году по сравнению с 1906 годом с 340 до 450 кг.[3] Экономическое развитие Западной Сибири, где обосновалась большая часть переселенцев в соответствии с реформой П.А.Столыпина, положило начало возрастающему экспорту продовольствия. Рост торгового оборота примерно соответствовал росту производства, при активном сальдо во внешнеэкономических отношениях, государственный бюджет отличался стабильным превышением доходов над расходами, иностранные инвестиции составили треть всех капиталов.

В итоге национальный доход в России на душу населения вырос с 1908 по 1913 год почти на 17%. Утверждалась тенденция к росту заработной платы, которая составляла в год у рабочего от 150 до 500 рублей, у преподавателя начальной школы – 250 – 500 рублей, средней школы – 750 – 2500 рублей, у врачей – 500 – 900 рублей, у фельдшера – 200 – 600 рублей, у инженера – около 1 тыс. рублей, у профессора – 3000 – 6000 рублей. До половины заработка уходило на питание, наем однокомнатной квартиры обходился в 155 рублей, двухкомнатной – 250 рублей. Налицо были сдвиги в социальном положении, уменьшилась детская смертность, увеличился процент грамотности населения, прежде всего городского, среди рабочих мужчин он составил к 1917 году 80%, среди работниц – 44%.[4]

Промышленный подъем способствовал вложению средств в строительство новых дорог, портов, школ, больниц. Благоустраивались города. Каждый четвертый из более чем 800 городов имели телефонную сеть, почти все – уличное освещение, пятая часть – водопровод и канализацию.

Предвоенное десятилетие было отмечено небывалым расцветом искусства и литературы. Достаточно вспомнить о всемирном успехе русского балета Дягилева, достижениях русского авангарда как в области музыки (Стравинский), так и в области живописи (Кандинский, Малевич, Ларионов), о расцвете поэзии в творчестве символистов (Белый, Блок), акмеистов (Гумилев) или футуристов (Маяковский).

Однако экономический рост не сопровождался политической стабильностью в стране. Само становление думской монархии вносило в политическую жизнь дестабилизирующие элементы. Попытки как I Государственной Думы (27 апреля – 8 июня 1906 года), так и II (20 февраля – 2 июня 1907 года) преобразоваться в полноправный парламент, претензии на участие в разрешении важнейших политических и экономических вопросов (о политических свободах и аграрных преобразованиях) натолкнулись на решительное противодействие российского монарха. В самом начале срока своих полномочий думские представительства оказались распущенными, избирательный закон изменен в сторону ограничения числа демократических представителей, а новая III Дума становится послушной.

Население разочаровывалось в «думских» надеждах, «смуты и волнения» вновь охватили все общество. Возобновились рабочие выступления. За три летних месяца 1910 года рабочих забастовок было столько же, сколько за весь 1909 год, а в 1911 году число участников стачек удвоилось, превысив стотысячный рубеж, а в 1913 году – и миллионный. За семь предвоенных месяцев 1914 года в стране бастовало уже 1,5 миллиона человек. С выступлениями рабочего класса сливалось крестьянское движение, накаляя обстановку в деревне. Только за 1908 – 1913 годы число официально зарегистрированных, т.е. крупных, волнений крестьян достигаю 21792.

Социальное брожение затронуло интеллигенцию. Рос ее удельный вес в забастовках, демонстрациях, крестьянских выступлениях, достигая в указанные выше годы, судя по данным о репрессиях по отношению к наиболее активным участникам волнений, 20 – 25%. Возобновляется студенческое движение. На запрет каких-либо собраний в высших учебных заведениях в январе 1911 года студенты ответили всеобщей забастовкой, продолжавшейся в течение многих месяцев.

Нестабильность российского общества проявлялась и в росте напряженности в национальных регионах империи. Митинги и демонстрации против национального гнета, акции неповиновения на местах, движение солидарности прогрессивных деятелей и центре стали ярким проявлением протеста против русификаторской политики самодержавия. Дискриминация и бесправие множили эмигрантскую волну. Только с 1897 по 1916 год из России эмигрировало более 3 миллионов человек, 95% из которых составили представители национальных меньшинств[5].Характеризуя сложившуюся в стране ситуацию, даже черносотенец В.М.Пуршикевич, отнюдь не склонный переоценивать масштаб социально-политической напряженности в обществе, вынужден был заявить с трибуны Думы, что события напоминают «преддверие 1905 года» и «что правительственная власть бессильна».

Самое поразительное заключалось в том, что Россия неуклонно шла к революционным потрясениям в условиях бурного экономического роста, достигнув пика материального производства, приближаясь к модели развития промышленно развитых стран мира.

Почему же тогда лишь немногочисленные социальные слои и сословия, немногие подданные российской империи считали необходимым поддерживать систему, олицетворяемую столь впечатляющими показателями?

Один из ответов на этот вопрос следует искать в качественном анализе экономического роста, который скрывал крупные недостатки. При внушительности абсолютных показателей они выглядели неутешительными при сравнении с показателями промышленно развитых стран. Разрыв между Россией и ними не только не сокращался, а даже увеличивался. В 1913 году общий уровень промышленного производства в России оставался все же в два с половиной раза меньше, чем промышленного производства Франции, в шесть раз меньше, чем в Германии, в четырнадцать раз – чем в Америке. Большая часть промышленности и сельского хозяйства оставалась на низкой технической базе. Многие крестьяне вели натуральное хозяйство и владели очень скромным состоянием. Неурожай 1911 года, и последовавший за ним голод отчетливо показали безысходность крестьянской жизни.

Второй возможный ответ заключается в том, что само по себе умножение материальных средств не уничтожало, а скорее, усугубляло социальные конфликты. Дело в том, что экономический рост не сопровождался сокращением различий в материальном положении, а налоговая политика не смягчала крайней неравномерности в распределении доходов. Это, в свою очередь, порождало чувство несправедливости в российском обществе. С другой стороны, индустриализация России сопровождалась высокой степенью концентрации производства и рабочею класса. В России процент рабочих, запятых на заводах и фабриках, где работало свыше 1000 человек – 40% общего числа рабочих, – был намного выше, чем в США. В результате политическое влияние рабочих намного превосходило их численность в общем количестве населения.