В нашей церковной практике была еще одна несообразность, удивлявшая иностранцев, против которой восставали многие пастыри церкви. У нас существовал обычай, согласно которому каждый присутствующий на службе молился своей иконе. Нарушение этого правила даже считалось преступлением, за которое наказывали. Так, если хозяин какой-нибудь иконы замечал, что кто-то другой ей кланяется, то он сейчас же принимался бранить его: «Как ты смел своими воровскими молитвами восхищать у иконы те милости, на которые я один имею право как хозяин?»2 Он предлагал ему приобрести своего Бога, которому можно молиться сколько угодно, объясняя при этом, что пользоваться чужим нельзя. Виновный в этом случае должен был заплатить хозяину иконы часть ее стоимости. В случае церковного отлучения хозяин иконы забирал ее из церкви домой, и потом, по примирению с церковью, опять возвращал ее на прежнее место. Между тем этот обычай вел к большой неблагопристойности при богослужении: присутствующие в церкви заняты были не столько общим церковным пением и чтением, сколько своими частными молитвами, которые каждый обращал к собственной иконе, так что во время богослужения все собрание молящихся представляло собой толпу лиц, обращенных в разные стороны. Наступала минута большого входа, тогда все устремляли свои взоры на Св. Дары и повергались перед ними ниц, но после того, как Дары ставились на престол и царские врата

1,2 Митр. Иоанн. Самодержавие духа. Очерки русского самосознания. СПб: Изд. Л.С. Яковлевой, 1994 г.

закрывались, опять каждый начинал смотреть врозь, каждый обращался к своей иконе и твердил свою простую молитву: «Господи, помилуй!» Сам царь в этом случае следовал общему правилу. Таково свидетельство Майерберга, которое вполне подтверждается Колинсом. Последний говорит, что в известные моменты службы русские разговаривали о делах, а царь Алексей Михайлович почти всегда занимался делами в церкви, где он бывал окружен боярами.

Все эти особенности религиозного быта русских привели к тому, что в XVII веке на Западе даже была защищена диссертация на тему: «Являются ли русские христианами?» И хотя автор ее давал утвердительный ответ, уже само появление вопроса, вынесенного в заглавие, о чем-то говорит…

5. Никон.

Краткая биография.

«Самый великий человек Русской истории» — так назвал патриарха Никона митрополит Антоний (Храповицкий). Но даже если стараться быть более осторожными, то следует признать, что святитель Никон — самый великий человек, самая ключевая личность во всей истории русскогопатриаршества. О нем написано отечественными и зарубежными исследователями столько, сколько ни об одном другом деятеле Русской Православной Церкви. И, тем не менее, настоящее изучение богословского наследия патриарха Никона еще даже не начиналось.

Он родился в мае 1605 года1 в крестьянской семье в селе Вельдеманове Нижегородского края. Мирское имя — Никита Минин. Пережил очень трудное детство со злой мачехой, тиранившей его и даже пытавшейся убить. Рано проявил неудержимый интерес к духовным знаниям. Был послушником Желтоводского Макарьевского монастыря, где многому, в том числе архитектуре и строительству, учился. Затем по настоянию родни женился и стал священником. В этом сане около 9 лет провел в Москве. Трое его детей один за одним умерли. Тогда они с женой оба решили всецело посвятить себя Богу. Она стала монахиней Алексеевского монастыря в Москве, а он ушел на Белое море в Анзерский скит Соловецкого монастыря, где в 1636 году2 был пострижен в монашество под именем Никон. С 1639 года3 иеромонах Никон стал подвизаться в Кожезерской обители на материке.

В 1643 году4 он — игумен этого монастыря. В 1646 году5 за сбором милостыни приехал в Москву и так полюбился 16 летнему царю своей духовностью, глубокой аскетичностью, обширными познаниями, живым, благородным нравом, что царь уже не отпустил его обратно, назначив архимандритом Ново-Спасского монастыря в Москве. В 1649 году6 Собором архиереев во главе с патриархом Иосифом Никон посвящен в митрополита Новгородского.

Когда скончался патриарх Иосиф, все в Москве могли догадываться, что преемником его на патриаршей кафедре будет не кто иной, как Новгородский митрополит Никон, который и при жизни Иосифа был главным советником царя Алексея Михайловича в церковных делах и возвышался над всеми сколько своими личными достоинствами, столько и неограниченной доверительностью и любовью к нему государя. Никону пророчили патриаршество еще в то время, когда он только сделался митрополитом, для этого уже тогда было достаточно оснований.

На церемонии посвящения в патриархи в соборной церкви Никон обратился ко всем находившимся там с такими словами: "Вы знаете, что мы от начала приняли св. Евангелие, вещания св. апостолов, правила св. отцов и царские законы из православной Греции, и потому называемся христианами, но на деле не исполняем ни заповедей евангельских, ни правил св. апостолов и св. отцов, ни законов благочестивых царей греческих . Если вам угодно, чтобы я был у вас патриархом, дайте мне ваше слово и произнесите обет в этой соборной церкви пред Господом и Спасителем нашим и Его Пречистою Материю, ангелами и всеми святыми, что вы будете содержать евангельские догматы и соблюдать правила св. апостолов и св. отцов и законы благочестивых царей"7. Тогда царь, все бояре, и весь освященный Собор произнесли перед святым Евангелием и перед святыми чудотворными иконами обет исполнять все, что предлагал Никон. И Никон, призвав во свидетели Господа, Пресвятую Богородицу, ангелов и святых, изрек свое согласие быть патриархом. Правда, все это об избрании Никона мы знаем только из его собственного рассказа. Но, излагая этот рассказ, Никон говорил: "Господь Бог свидетель есть, яко _

1,2,3,4,5 См. Карташев А.В. Очерки по истории русской церкви. М.: Терра, 1992 г Том II.

6,7 См. Митр. Макарий. История русской церкви. Т. V, отдел 2, гл. 1.

тако бысть" - и смело повторял этот рассказ перед самим царем Алексеем Михайловичем и перед своими врагами, которые могли бы обличить его в неправде, а еще прежде смело указывал на это событие даже в печатных богослужебных книгах1.

Объяснение столь необычной «присяги» заключается в том, что Никон очень глубоко видел серьезное внутреннееразделение в недрах русского общества, грозившее расколом. Это проявлялось в отступлении (апостасии) от веры и Церкви, наметившемся в самых разных слоях общества и в разных направлениях. Здесь — и увлечение земным благополучием за счет духовных ценностей определенной части народа, и пренебрежение к Церкви и ее установлениям среди части высших сословий, в том числе придворной знати, и увлечение в этих же кругах западной культурой и образом жизни и мысли, и податливость самого царя на некоторые антиканонические государственные мероприятия. Последнее особенно обнаружилось в знаменитом «Уложении» 1649 года, согласно которому учреждался Монастырский приказ как чисто светский орган управления церковными имениями и делами, которому по гражданским вопросам оказалось подсудным все духовенство, кроме патриарха2.