Итак, наиболее активные члены Прогрессивного блока открыто бросили вызов «придворной партии», осознанно провоцируя верховную власть на репрессии. Ведь ЦК кадетов прекрасно знал, что аргументы в речи П. Милюкова буквально высосаны из пальца, но, по словам другого кадетского лидера П. Струве, «…партии нужна была инсинуация (политическая ложь); центральный комитет партии ее одобрил; и лидер ее, не затрудняя себя ни присягой, ни верностью, ни патриотизмом, ни стыдом, ни совестью, отравил ею сердца у миллионов людей» (цит. по: Ильин И.А. Собр. Соч., т. 2, кн. 2. М., 1993, с. 37).

Попытка членов правящей династии (великого князя Дмитрия Павловича, князя Феликса Юсупова-Сумарокова-Эльстон) совместно с крайне правыми силами в лице лидера черносотенного Союза Михаила Архангела В.М. Пуришкевича, прославившегося кличем «Бей жидов, спасай Россию», сохранить престиж царизма убийством (16 декабря) Г. Новых-Распутина цели не достигла. Напротив, она лишь спровоцировала Николая II на новые столкновения с Думой, хотя, как писал современник событий, «для всех и каждого было совершенно очевидно, что продолжение избранного государыней и навязанного ею государю способа управления неизбежно вело к революции и крушению существующего строя. Только такие слепые и глухие ко всему совершавшемуся люди, как столпы крайних правых… могли думать, что замалчиванием можно спасти положение, но люди, глубже вникавшие в события, ясно видели, что без очищения верхов, без внушения общественности доверия к верховной власти и ее ставленникам спасти страну (т. е. в данном контексте монархию) от гибели нельзя» (Гурко В.И. Царь и царица. Париж, б. Г. изд., с. 99).

О том же, правда, в менее резкой форме писал 25 декабря Николаю II его родственник: «Как это ни странно, но мы являемся свидетелями того, как само правительство поощряет революцию. Никто другой революции не хочет. Все сознают, что переживаемый момент слишком серьезен для внутренних беспорядков. Мы ведем войну, которую необходимо выиграть во что бы то ни стало. Это сознают все, кроме твоих министров. Их преступные действия, их равнодушие к страданиям народа и их беспрестанная ложь вызовут народное возмущение. Я не знаю, послушаешься ли ты моего совета или же нет, но я хочу, чтобы ты понял, что грядущая русская революция 1917 года явится прямым продуктом усилий твоего правительства. Впервые в современной истории революция будет произведена не снизу, а сверху, не народом против правительства, но правительством против народа» (Великий князь Александр Михайлович. Указ. соч., с.153).

О том, что «в терновом венке революций» грядет 1917 год, говорили в России все. Правда, при этом понимая, что такое революция, по-разному – в диапазоне от бунта до дворцового переворота.

И вот 1917 год наступил. Судьба Николая II и самодержавия (но пока еще не монархии), по сути, была уже предрешена. Как свидетельствовал П. Милюков, «в обществе широко распространилось убеждение, что следующим шагом, который предстоит в ближайшем будущем, будет дворцовый переворот при содействии офицеров и войска. Мало-помалу сложилось представление и о том, в чью пользу будет произведен этот переворот. Наследником Николая II называли его сына Алексея, а регентом на время его малолетства – вел. кн. Михаила Александровича. …(Генерал Крымов) в начале 1917 г. обсуждал в тесном кружке подробности предстоящего переворота.

В феврале уже намечалось его осуществление. В то же время другой кружек, ядро которого составляли некоторые члены бюро Прогрессивного блока с участием некоторых земских и городских деятелей, ввиду очевидной возможности переворота, хотя и не будучи точно осведомлен о приготовлениях к нему, обсуждал вопрос о том, какую роль должна сыграть после переворота Государственная Дума… Значительная часть членов первого состава Временного правительства участвовала в заседаниях этого второго кружка; некоторые, как сказано выше, знали и о существовании первого…» (страна гибнет сегодня, с. 14).

Лидер партии кадетов знал что писал, поскольку сам принимал непосредственное участие в описываемом им заговоре с целью совершения, по его же словам, «дворцового переворота при содействии офицеров и войска». То есть налицо был традиционный российский верхушечный заговор для насильственной, если понадобится, смены монарха. По-видимому, сохранялась и традиция английского участия в подготовке такого дворцового переворота. Но ни о какой социально-политической революции, о коренной смене государственного строя заговорщики и не помышляли.

Сам же заговор против Николая II готовился вполне профессионально. К этому выводу склоняют размышления как о причинах внезапного обострения продовольственно-топливного кризиса именно в столице, где он по логике вещей должен был бы проявиться в последнюю очередь, так и о порожденной им стихийности народных волнений, начавшихся в Петрограде 23 февраля – всего за несколько дней до предполагавшегося открытия 27 числа того же месяца сессии Госдумы (деятельность которой царь приостановил еще в конце 1916 года).

Поскольку заговоры с целью совершения дворцового переворота, как свидетельствует исторический опыт, не предполагают привлечения к участию в нем широких слоев населения, то вполне можно предположить, что стихийные волнения в очередях за хлебом должны были лишь послужить предостережением Николаю II, заявившему ранее (10 февраля) председателю Госдумы М.В. Родзянко: «что касается настроения Думы, то если Дума позволит себе такие же резкие выступления, как прошлый раз, то она будет распущена» (цит. по: Родзянко М. В. крушение империи. Харьков, 1990, с. 212-213).

Впрочем, император, вероятно, решил не дожидаться «резких выступлений» в Госдуме и сыграть на опережение, обезглавив брожение народного недовольства на улицах Петрограда. М. Родзянко вспоминал: «В ночь с 26 на 27 февраля мною был получен указ о перерыве занятий Государственной думы, и, таким образом, возможности мирного улаживания возникшего конфликта был положен решительный предел, и тем не менее, дума подчинилась закону, все же надеясь найти выход из запутанного положения, и никаких постановлений о том, чтобы не расходиться и насильно собираться в здании, не делала.

Беспорядки начались с военного бунта (что вполне естественно, если власть стала защищаться и «возможности мирного улаживания» вопроса о смене лидера у руля этой власти «положен решительный предел») запасных батальонов Литовского и Волынского полков. Рано утром началась в районе расположения этих полков перестрелка, и мне по телефону дали знать, что командир Литовского батальона (фамилию забыл) убит взбунтовавшимися солдатами и убито еще два офицера, а остальные гг. офицеры арестованы. С трудом удалось успокоить взволнованные части эти и убедить их выпустить арестованных офицеров. Таким образом, революция началась с военного бунта…» (цит. по: Февральская революция. Революция и гражданская война в описаниях белогвардейцев. М.—Л., 1926, с. 38-39).

Итак, вырисовывается как бы следующая картина: стихийные беспорядки в столице переросли в вооруженное выступление против властей только после того, как император в очередной раз запретил собраться народным представителям (думцам) на их заседания. И, естественно, обиженная Госдума тоже стихийно (в силу сложившихся обстоятельств) оказалась во главе «революции», вина за начало которой таким образом полностью ложилась на Николая II. Картина логичная, однако не во всем точная.