В-третьих, при многообразии условий, существующих на терри­тории Российской Федерации, стала расти дифференциация положения ее субъектов. У них сформировались особые интересы, связанные с от­дельными географическими направлениями внешнеэкономических свя­зей, приоритетами внешнеполитической деятельности. Так, для населе­ния дальневосточных регионов России реальностью выступает демо­графическое давление со стороны стран Азиатско-Тихоокеанского ре­гиона, в то же время экономические связи с ними воспринимаются в качестве приоритетных. Своя специфика интересов у нефтедобываю­щих субъектов Федерации, столичных городов, областей, которые ста­ли зонами экономического упадка. Возможности защиты этих интере­сов в рамках Совета Федерации гарантированы Конституцией и широ­ко используются на практике.

В-четвертых, роль особой группы давления стал играть военно-про­мышленный комплекс России. С его функционированием еще в начале 1990-х годов было связано благосостояние примерно 20% населения страны. В СССР, особенно в период так называемого застоя, влияние ВПК на распределение ресурсов, принятие решений было почти безграничным. В результате — истощение экономики, утрата динамики ее развития.

Расплатой за этот перекос стали упадок влияния и подрыв авторите­та военных, которые с развитием гласности и демократизации почти впер­вые в отечественной истории XX века стали объектом критики. Процессы демилитаризации общества, начавшиеся в СССР со второй половины 1980-х годов и продолжавшиеся после его распада, привели к значитель­ному сокращению уровня расходов на военные цели. Они приблизились к 4% объема ВНП, что близко к показателям индустриально развитых стран (еще в 1994 году военные расходы России, по оценке ООН, составляли 9,6% от ее ВНП. По милитаризированности своей экономики она уступа­ла лишь таким странам, как Северная Корея, Ирак, ряд нефтедобываю­щих государств Ближнего Востока).

К концу 1990-х годов низшая точка падения влияния ВПК оказа­лась пройдена. Хотя многие оборонные предприятия находятся в крайне сложном положении, с трудом осваивая выпуск гражданской продукции, некоторые из них начинают приспосабливаться к условиям рыночной эко­номики, необходимости бороться за контракты на мировом рынке.

В-пятых, важным фактором, сказывающимся на всех сторонах жиз­ни российского общества, стало углубление его социальной поляризации. Важнейшим показателем в этом плане принято считать соотношение уров­ня доходов между 10% наименее и наиболее обеспеченных семей (иногда учитывается 20%), на основании чего определяется так называемый «коэф­фициент Джини». По этому показателю уже в 1993 году положение в Рос­сии было почти вдвое хуже, чем в странах Восточной Европы, приближа­лось к существующему в государствах Латинской Америки. За последние годы разрыв между бедными и богатыми еще более возрос. При этом, в отличие от стран Европы и Северной Америки, средний класс, главная опо­ра социальной и политической стабильности, в России отнюдь не составля­ет большинства населения. Наиболее многочисленны семьи, живущие ниже черты бедности. По различным оценкам, это от трети до двух третей всего населения.

Фактически Россия, стремясь перейти к современной, социально ориен­тированной, высокоэффективной рыночной экономике, воспроизвела ранее существовавшую преимущественно в теории модель загнивающего капита­лизма с такими его чертами, как отток капитала из сферы производства, стагнация экономики, рост социального неравенства, перманентный поли­тический кризис. Он проявлялся в конфликтах ветвей власти, частых сменах правительств, высоком уровне активности радикальных, ультранационалистических политических сил, существование которых во времена Коминтер­на было бы определено как симптом фашизации страны. Это положение, как и периферийная роль России в системе международных экономических отно­шений, вызывает обоснованную тревогу практически во всех слоях обще­ства, сказывается и на внешней политике Российской Федерации.

В первые годы существования России как суверенного государ­ства в основе ее внешней политики оказалось стремление к полному разрыву с парадигмами советской дипломатии периода «холодной вой­ны» (этот процесс был начат, но не завершен при президенте СССР М. Горбачеве). Если лидеры СССР десятилетиями воспринимали мир сквозь призму идеологических соображений, априори считая ведущие страны Запада потенциально враждебными, поддерживая любой режим, вступающий в конфликт с США и их союзниками, то дипломатия России стремилась быть прагматичной. Она исходила из того, что инте­ресам России в наибольшей степени будет отвечать ее участие в строи­тельстве нового миропорядка в качестве партнера развитых стран Запа­да, особенно США.

Другой вопрос, что при экономической слабости России, ее внут­ренней политической нестабильности она могла претендовать лишь на роль младшего партнера. По мере того как существовавшие в этом пла­не иллюзии рассеивались, и внешняя, и внутренняя политика, сторонника­ми которой выступали молодые реформаторы, в частности Е. Гайдар, А. Чубайс, А. Козырев, стала подвергаться все более жесткой критике как прозападная со стороны левого большинства Государственной Думы, многих средств массовой информации.

Поскольку эти упреки встретили отклик в обществе, они имели оп­ределенные политические последствия.

Правящие круги России не считали, что они переходят к коренному пересмотру приоритетов внешней политики. Они не собирались предпри­нимать шагов, которые могли вовлечь Россию в серьезный конфликт с развитыми странами мира, побудить их к введению ограничений на тор­говлю с нею, к запретительным мерам на предоставление кредитов, что серьезно ущемило бы интересы значительной части населения, нарушило бы внутреннюю стабильность. Речь шла лишь о намерении периодически демонстрировать, что Россия — «великая держава», способная заставить другие государства считаться со своей позицией и интересами и уделяю­щая должное внимание своей обороноспособности. Поводом для такой демонстрации становились те ситуации на международной арене, в кото­рых представлялось реальным добиться результата, чтобы преподнести его избирателям как успех правящих кругов.

Из первоначально отдельных, частных эпизодов начала вырисовы­ваться парадигма внешней политики России второй половины 1990-х го­дов. Главная ее особенность состояла в том, что внешняя политика вос­принималась в первую очередь как средство решения таких внутри­политических проблем, как повышение престижа первых лиц государ­ства; отвлечение внимания избирателей от обостряющихся социальных проблем; обоснование уступок начинающим расти запросам ВПК; уже­сточение контроля федерального центра власти над субъектами Федерации.

Первым следствием перехода к новой парадигме стал отказ от по­пыток заключения каких-либо новых масштабных соглашений с США и их союзниками, требующих ратификации, учитывая, что они вызовут лишь критику. От власти были отстранены Гайдар, Чубайс, Козырев, имевшие репутацию сторонников проведения курса, квалифицировавшегося оп­позицией как «прозападный». Российская дипломатия все резче стала осуж­дать планы по расширению НАТО на восток. При этом не были дезавуи­рованы ранее сделанные заявления об отсутствии у России оснований счи­тать НАТО противником, соглашение о партнерстве с этой организаци­ей, что ставило российскую дипломатию в заведомо невыгодное, дву­смысленное положение.