И Ив. Карамазов и Заратустра говорят о принципиальном неравенстве людей, подвергают критик рационалистическую философию, традиционную этику и христианскую религию.

А. Игнатов и многие другие исследователи сравнивают “черта” Ив. Карамазова и “сверхчеловека” Заратустры. Критик прибегает к таким определениям, потому что они “ символизируют те поэтические миры, которые создали сами писатели и к которым они по-разному относятся: “чертом” Достоевский произносит однозначный приговор, в то время как родственный “черту” “сверхчеловек” вызывает у Ницше безграничное восхищение”[57]. И Ивану Карамазову и Сверхчеловеку Ницше существует Бог или нет, не так уж важно, хотя они и считают, что его нет.

Главное для них, что вера в Бога вредна, что она порабощает и парализует. Лучше всего сущность подобного атеизма выразил Кириллов у Достоевского. На прямой вопрос рассказчика в “Бесах”: “Стало быть, тот Бог есть же, по - вашему?”, отвечает “Его нет, но Он есть .” (X, 63).

Смысл и высшая цель, считает Игнатов, с которой сверхчеловек Ницше и черт Достоевского объявили войну христианству, - упразднение морали, поскольку она обуздывает человека. “Всякому, осознающему уже и теперь истину . все позволено”, - уверяет черт Ив. Карамазова в горячечном бреду. (XIV, 343). Тем самым черт излагает основной принцип в воображаемом универсуме зла, созданном Достоевским: освободившиеся от норм морали избранники получают одобрение и награждаются привилегией знания. То же и для сверхчеловека Ницше. Для него также, считает А. Игнатов, аморализм является атрибутом его превосходства. “Эта книга для немногих - для тех, кто стал свободным, для кого нет запретов .”[58].

Так у Ницше и Достоевского неограниченное господство будущих властелинов, которые от большинства людей, обладают “истиной” и свободой, легитимируют разрешение христианской морали.

Хотя и у черта, и у сверхчеловека цель и мировоззренческие основы одинаковы, их “позитивные идеалы” разнятся. Эти различия кроются в том. Что связано с отношениями индивида и массы. Между сверхчеловеком и чернью кроется радикальное противоречие.

Философ не отступает перед тем, чтобы разделить человечество на господ и рабов и исповедовать презирающую мораль господ. Позиция героев Достоевского, как замечает Игнатов, сложнее.

Ядром планируемый героями утопии, а в частности утопии Ивана, является подчинение индивида безликому целому, нивелировка общества, приказное и принудительного существования, социального муравейника.

Со своего рода “зловещей пластичностью” она высказывается в словах Верховенского: “ . Каждый принадлежит всем, и все каждому. .Все рабы и в рабстве равны. В крайних случаях клевета и убийство, а главное - равенство. Первым делом понижается уровень образования, наук талантов . Шекспир побивается каменьями, Копернику выкалываются глаза . “ (X, 124). Эта мрачная тирада против всего выдающегося и этот хвалебный гимн серой монотонности “равенства” в рабстве диаметрально противоположны ведению сверхчеловека.

Но говорит А. Игнатов, черт Достоевского и сверхчеловек Ницше, бросающие в глаза точки соприкосновения завораживают, однако. Сверхчеловек Ницше безгрешно и открыто “царит над массой, презирая равенство” ликвидируя его. Черт Достоевского, тоже неограниченно господствующий над массой и как иногда он проговаривается, - ее также презирающий, все же управляет во имя счастья и равенства этой массой. Сверхчеловек последовательнее. Дьявол же хитрее”[59].

Сам Ницше неоднократно замечает, что Достоевский имел на его творчество влияние:” . свидетельство Достоевского- этого единственного психолога, кстати говоря, от которого я многому научился, он принадлежит к прекраснейшим случайностям моей жизни .”[60]

Однако, как, замечают исследователи творчества Достоевского и Ницше едва ли можно говорить о “единомыслии”, ибо “в решении основных вопросов бытия - в отношении к Богу, к человеку, к истории - Достоевский и Ницше были скорее антогонистами”[61]

В данной работе воззрения Ницше важны как очередной этап в развитии бунта. Как отмечает Камю, в определенном смысле бунт у Ницше все еще заканчивается превознесением зла. “Разница состоит в том, что зло больше не является возмездием. Оно принимается как одна из возможных ипостасей добра, а еще точнее - как фатальность”[62]

У Ницше речь шла только о гордом примирении души с тем, чего избежать невозможно. Он верил в мужество в сочетании с разумом, именно это он и называл силой. Однако, говорит Камю, прикрываясь именем Ницше, мужество обратили против разума, а само мужество в насилие.

Ницше “несправедливо наказала судьба”, его мысль, целиком освещенная благородством, была представлена миру парадом лжи и чудовищными грудами труппов в концлагерях. Немыслимо, подчеркивал Камю, отождествление Ницше и Розенберга. Ницше сам говорил это, заранее разоблачая своих грязных эпигонов: ”Тот, кто освободил свой разум, должен еще и очиститься”[63]. Бунт Ницше был протестом против лжи и преступления существования. Ницшеанское “да” отрицает бунт как таковой, одновременно отрицая мораль, которая отвергает мир, каков он есть, он говорит “да” и рабу, и господину. Но в конечном счете сказать “да” обоим означает освятить сильнейшего из двух, т.е. господина. Кесарь должен был неизбежно отказаться от власти духа ради царства дела. “Когда цели велики, - к своему несчастью, писал Ницше,- человечество пользуется иной меркой и уже не считает преступление таковым, пусть бы даже оно приняло еще более страшные средства”[64]

Он умер в 1900 году, на пороге века, в котором этот принцип должен был стать смертельным. Перед смертью Ницше сошел, он был одинок и покинут друзьями (об этом свидетельствуют его письма к Овербеку). Невольно проводится параллель с финалом Ив. Карамазова.

Во что об этом пишет Н. Бердяев: “Безумие Ницше объясняют его болезнью, но оно и духовно должно было бы явиться результатом нечеловеческого, надрывного усилия подняться на головокружительную высоту, в то время как высоты нет”[65] Франк, рассуждая о нигилизме Ницше, приходит к выводу, что в его философии подведен итог внутреннему крушению “профанного гуманизма” (подготавливаемого Дарвиным, Марксом, Штирнером) и произнесен ему смертный приговор. Требование Ницше “преодоления человека” означает здесь одновременно низвержение самой идеи человека. Если некогда вера в бога противоестественно была заменена слепой верой в человека, то крушение гуманизма приводит к еще большей слепоте и безумию; вера в человека как носителя начал добра и разума, в свою очередь, сменяется верой в творческую мощь злой силы, им владеющей.

Неслучайно мы заострили внимание именно на этом немецком философе. ”Ни о каком случайном влиянии не может быть и речи, когда мы вспомним поразительные предвосхищения мыслей Ницше в русской литературе”[66]

Проблема бунта и нигилизма поставлены и Достоевским, и Ницше, хотя из одной и той же проблемы делаются диаметрально противоположные выводы.

Биологический и аморалистический аристократизм учения Ницше, как пишет Камю, сочетавшись с демагогической революционностью, выродился в учение о творческой роли насилия, практические плоды которого человечество пожало во всех пережитых ужасах.