Секрет таланта. Острый, строгий критик МЛевидов в ре­цензии, опубликованной в журнале «Литературная учеба» еще в 30-е годы, отметил, что творчество Михалкова несет на себе «знак индивидуальности» и все его стихи «тесно связаны с нею». Очевидно, что индивидуальность эта проявляется преж­де всего в принадлежности поэта к детству: в ощущении и признании жизненной ценности детства. В искренней поэ­тизации детского, незамутненного конформизмом мироо­щущения. В постоянном одновременном пребывании в двух состояниях — взрослого, мудрого, опытного человека и жи­вого, непосредственного, лукавого и веселого, обидчивого и незлобивого, готового к миру, дружбе, к игре и радости ребенка. Не случайно одной из программных станет книга С.Михалкова «Все начинается с детства». А после ее выхода в свет в официальных докладах, в исследованиях и публи­цистических публикациях будет часто мелькать это емкое словосочетание.

В первом разделе этой книги, в главе «Литература для де­тей и детская литература», подчеркивалось различие между этими двумя понятиями, между предметами, которые они обозначают. В личности, в творчестве С. Михалкова «детский поэт» и «поэт, пишущий для детей», сливаются. Память дет­ства — состояние взрослого поэта. Она не только кладовая впечатлений. Она основа и взрослого, формально вышедше­го из поры детства человека. С.В. Михалков всегда жил и живет в своем детстве.

В критических статьях, в учебниках, в исследованиях мож­но прочитать: он легко подстраивается под детство; он сво­бодно переключается на детство. Михалков «имеет дар . при­сваивать, делать своими собственными чувства детей .». Но Михалков ни к кому не подстраивается. Ничьи чувства не делает своими. Он живет, находясь в своем календарном воз­расте, и одновременно находится в детстве. В его стихах не «игровой момент», у них — игровая природа, как сама приро­да детей. Нет нужды ему «присваивать, делать своими собст­венными чувствадетей». Они органичны внутреннему состоя­нию поэта, его мироощущению, что не только не мешает, но обостряет ощущение, анализ реальных противоречий дейст­вительности, углубляет и осложняет их чувствование. Об этом свидетельствует все творчество С.В.Михалкова, включая при­думанный им киножурнал «Фитиль». Органическое единство взрослого и детского сознания, чувствований проявляют все его стихи, написанные от имени детей и для детей. Вслушаем­ся в интонацию, например, стихотворения «Всадник», пред­ставим зримо нарисованную в нем картину:

.Я в канаву не хочу. Не схватился я за гриву, Но приходится — А схватился за крапиву. Лечу. — Отойдите от меня!

Я не сяду больше на эту лошадь!

Невозможно не почувствовать, особенно в последней рит­мически акцентированной строчке, естественную, именно детскую обиду свалившегося седока. Седока-ребенка.

В середине 30-х годов пионерский отдел Московского ко­митета комсомола предложил С.Михалкову принять участие в конкурсе на лучшую пионерскую песню. Поэт выехал в подмосковный пионерский лагерь и провел с детьми лагер­ную смену: ходил в походы, купался, играл, удил рыбу, раз­жигал костры, пел около них, придумывал забавные сорев­нования на смекалку .

По возвращении были написаны несколько песен и . не­сколько веселых стихов. Борис Ивантер' одобрил принесен­ные в руководимый им журнал «Пионер» стихи. Их опубли­ковали. А поэт вскоре написал поэму «Дядя Степа». Прочи­тав ее, Ивантер сказал: «Ну вот! Теперь мы начали всерьез писать для детей. Надо бы вас познакомить с Маршаком». Маршак, как уже было сказано в главе о нем, жил в эти годы в Ленинграде. «Пионер» командирует С. Михалкова к С. Мар­шаку. «Это была вторая в моей жизни творческая команди­ровка. Признаться, не без душевного трепета вошел я в зда­ние ленинградского Дома книги на Невском проспекте, где в нескольких комнатах размещалась редакция детского отдела, возглавляемого С.Маршаком, — вспоминает С.Михалков. — Самуил Яковлевич принял меня сразу же. И «Дядю Степу» прочитал при мне. Таков уж был стиль работы в этой редак­ции, где каждого нового человека встречали так, как будто его самого и его рукопись давно уже поджидали. Разговор с Мар­шаком мне запомнился. И если впоследствии я не счел своего «Дядю Степу» случайным эпизодом в литературной работе, а продолжал трудиться для юного читателя, — в этом, может быть, прежде всего заслуга Самуила Яковлевича Маршака»2.

Поэма была опубликована сначала в журнале «Пионер» (1935, № 7). Это и последующие ее издания отдельной кни­гой быстро принесли автору всеобщую любовь, всеобщее при­знание. К. Чуковский: « .появился новый поэт, самобытный, смелый. Стих Михалкова то озорной, то насмешливый, не­отразимо певуч, лиричен, и в этом его главная сила». В 1973 году уже о трилогии «Дядя Степа», «Дядя Степа — милицио­нер», «Дядя Степа и Егор» Н.Тихонов писал: « .Она не име­ет себе равных, как и добрый ее великан, с решительным и справедливым характером, умеющий быть веселым, мудрым, храбрым, любящим шутку и не выносящим несправедливос­ти». Несколько позднее появится по просьбе читателей еще часть поэмы — «Дядя Степа — ветеран». Читатели хоте­ли видеть дядю Степу не только во вчерашнем дне.

Любимый герой должен, по их мнению, быть в движении, изменяться, как изменяются все живые люди. А дети никогда не воспринимали прекрасного великана только как приду­манного сказочного героя. Он был всегда близок и остается таким поныне. Близок, и понятен, и «приятен, хотя и взрос­лый». С ним можно посоветоваться. К нему можно обратить­ся с просьбой, написать письмо. И писали. И пишут. Дет­ская почта к дяде Степе еще ждет своего исследователя. В этих письмах немало удивительно интересного. Например, дети действительно, бывает, отождествляют личность автора и полюбившегося героя классической поэмы. Есть в этом какая-то загадочная доверчивость детей к поэту — он такой же свой человек, как и «самый главный великан».

Вот отрывок записанного мною диалога мальчишек на открытии главной детской библиотеки России, расположен­ной на Калужской площади столицы: « .Ой, вон смотри, живой дядя Степа!» — счастливо улыбаясь, кричал мальчиш­ка, дергая приятеля за рукав свитера. «Ну и балда. Это вовсе и не дядя Степа. Это — Михалков», — резонно возразил тот. «Сам балда. Что я, не знаю? Только это все равно».

Есть в почте С.В.Михалкова и письма, адресом напоми­нающие известное письмо Ваньки Жукова, героя чеховского рассказа: «Москва. Сергею Михалкову». Дети не сомневают­ся, что все знают, в каком доме, на какой улице живет близ­кий им человек. Читаем одно из таких писем, написанное ста­рательно, почти печатными буквами: «Товарищ Сергей Ми­халков. Мы поспорили с Димкой Осадчим. Я говорю, что Вам, наверное, сто лет или даже больше. А Димка не верит. А мой папа и даже дедушка говорят, что когда они были маленьки­ми, то Сергей Михалков тоже писал стихи, которые в детском саду и в школе наизусть учат. Папа даже больше знает наи­зусть стихов, чем я. А Димка говорит, что если человеку сто лет, то он не сочиняет детские стишки и не может быть смеш­ным и веселым. Димкиному дедушке еще не сто лет, и то он никогда не смеется и все время болеет. Сколько же Вам лет? Может, давно, когда дедушка был мальчишкой, был другой Сергей Михалков? Мне уже скоро будет восемь, в ноябре».