Цельная личность поэта, мудрого и граждански зрелого, беспощадного к себе, гневного и неукротимого, нежного и усталого, встает за каждым маленьким шедевром поздней его лирики. Для любителей «поверять алгеброй гармонию» она представит немалые затруднения: столько написано им за последние годы стихотворений, не укладывающихся ни на одну и привычных полочек. Где у него грань между лирикой философской и гражданской, пейзажной и политической? Ее почти, а порой и вовсе нет. Но все стихи последнего десятилетия свидетельство того, что Твардовский-лирик поднялся до сам вершин поэзии.

У Твардовского в последнее десятилетие его жизни были другие дела и заботы. Ему надо было успеть многое: завершить «Теркина на том свете», и написать новую поэму, и с предельной ясностью изложить свои мысли о том, что стало делом всей его жизни, - о поэзии. Едва ли не самое важное из всех касающихся этой темы стихотворений - «Слово о словах» (1962). Оно продиктовано острой тревогой за судьбу отечественной литературы, призывом бороться за ценность и действенность каждого слова; Сколько рукописей Твардовский-редактор отвергал из-за суесловья и пустословья и сколько других, им подобных, увидело всё-таки свет, пройдя через руки менее взыскательных редакторов! Твардовский имел полное право сказать, обращаясь к земле родной.

Действительно, если поэт, не дожидаясь, когда бы «серьезные причины для речи вызрели в груди», спешит во что бы то ни стало «откликнуться» на последнее событие, то его слова, «повторяемые всуе, теряют вес, как мухи, мрут», превращаются в «словеса», и с вечевых башен вместо призывного набата разносится лишь «дурной трезвон». Еще хуже, когда автором, особенно уже признанным и прославленным, овладевает «расчет порочный»: он не в состоянии побороть «страсти мелочной успеха», стремится «славу подкрепить»,

Чтоб не стоять у ней на страже,

Как за жену, спокойным быть.

Написаны эти строки в 1967 году, когда Твардовский с высоты своих неполных 60 лет мог окинуть критическим взглядом все созданное им ранее и с горечью признать, что и сам порой поддавался подобному искушению.

Да, при всем своем мужестве, энергии и воле Твардовский все-таки не был лишен некоторых человеческих слабостей и знал, что «в слабости, в унынье» может порой не устоять против пагубного для поэзии соблазна. Но великое его достоинство в том, что он не страшился признавать свои слабости и беспощадно осуждать себя за них. Именно поэтому он чувствовал свое моральное право указывать другим на их огрехи. В 1959 году он напечатал довольно крупное стихотворение «Московское утро». Поэт, называя главным редактором всей литературы «великое время», восклицает:

Ах время, родное,

великое время,

Солгу по расчету -

лупи меня в темя!

А если подчас

отступлюсь ненароком -

Учи меня мудрым

уроком-упреком.

Как неоднократно отмечено критиками, Твардовский первый из поэтов затронул тему ответственности живых перед павшими, той высокой ответственности, без которой жизнь вообще теряет свой смысл, ибо каково человеку переносить все невзгоды бытия, если знать, что потомки никак не оценят сделанное им и его поколением и не только предадут их забвению, но могут даже растоптать все их завоевания, как это, увы, не раз бывало за многовековую историю человечества . Нет, погибающий должен хотя бы за мгновение до смерти увидеть, пусть мысленно, тех, «кто из рук наших знамя подхватил на бегу», как выразился поэт еще в 1946 году («Я убит подо Ржевом»). «А иначе даже мертвому - как?»

Проходили годы, война все дальше отодвигалась в прошлое, но боль от ощущения потерь не уходила. Чем краше становилась жизнь, тем все острее чувствовал поэт необходимость напоминать о тех, кто заплатил за это своей кровью. Знаменательные даты и события нередко служили Твардовскому поводом для того, чтобы лишний раз заставить читателя вспомнить о тех, кто погиб, отстаивая будущее своего, народа. В 1957 году страна праздновала сорокалетие Великого Октября. Среди многих произведений, появившихся к юбилею, стихотворение Твардовского «Та кровь, что пролита недаром» стоит особняком. Кровь миллионов, пролитая в «сорокалетний этот срок», встает перед его взором пламенной зарей,

Стучит в сердца, владеет нами,

Не отпуская ни на час,

Чтоб наших жертв святая память

В пути не покидала нас.

Чтоб нам, внимая славословью,

И в праздник нынешних побед

Не забывать, что этой кровью

Дымится наш вчерашний след.

«Святая» память о погибших постоянно стучит в сердце поэта. И даже полёт Гагарина в космос вызвал у Твардовского особые и довольно неожиданные ассоциации. В февральской книжке «Нового мира» за 1962 год было опубликовано его стихотворение «Космонавту», суть которого такова: каким бы ты, Гагарин , ни был героем из героев, не забывай о тех ребятах, что погибли в своих «фанерных драндулетах» в 1941 году «под Ельней, Вязьмой и самой Москвой» и знай:

Они горды, они своей причастны

Особой славе, добытой в бою,

И той одной, суровой и безгласной,

Не променяли б на твою.

Разумеется у поэта и в мыслях не было как-то принизить этими словами подвиг «разведчика мирозданья» - наоборот, ставя его рядом с теми, кто ценой своей жизни спас родную страну от фашизма, автор оказывает ему величайшую честь:

.кровь одна, и вы - родные братья,

И не в долгу у старших младший брат.

Тех, фронтовиков, и погибших, и уцелевших, было великое множество; имена большинства из них известны лишь узкому кругу однополчан и родных.

Празднуя день победы, нельзя забывать, «во что нам стала та страда», забывать, «каких и скольких сыновей недосчитались мы, рыдая под гром победных батарей». Твардовский именно в тот самый вечер думал и писал о погибших:

Сколько их на свете нету,

Что прочли тебя, поэт .

За годы, прошедшие с окончания войны, ушли в небытие многие люди. В их числе и те, кто так или иначе был близок поэту и уносил с собой частичку его жизни, а среди всех этих потерь не самая ли горькая - смерть собственной матери?

«Мать моя, Мария Митрофановна, была всегда очень впечатлительна и чутка, даже не без сентиментальности, ко многому, что находилось вне практических, житейских интересов крестьянского двора, хлопот и забот хозяйки в большой многодетной семье. Ее до слёз трогал звук пастушьей трубы где-нибудь вдалеке за нашими хуторскими кустами и болотцами или отголосок песни с далёких деревенских полей, или, например, запах первого молодого сена, вид какого-нибудь одинокого деревца и т. п.

Так ещё при жизни матери писал о неё Александр Трифонович в «Автобиографии».

В 1965 году он проводил её в последний путь. В этом же создан цикл «Памяти матери». Состоит он из четырёх стихотворений, различных и по объёму, и по ритму. Первое и третье могли бы быть посвящены великому множеству матерей: вечная материнская забота и молодая сыновняя устремлённость вперёд, в неясное, многообещающее будущее; юноша жаждет поскорее вкусить самостоятельности, и как бы он ни был привязан к матери, его ответное чувство по силе никогда не сравнится с материнским. Прощание начинается,