Вы созданы не для животной доли,

Но к доблести и к знанью рождены.

("Ад", песнь XXXVI)

С гениальной прозорливостью Данте предвосхищает в этом рассказе Улисса открытия мореплавателей конца XV в. В образе Улисса проглядывают черты Колумба, который появится через полтора столетия.

Характерной чертой "Божественной комедии" является последовательное обличение в ней католического духовенства и его стяжательного духа. Пороки церковников осуждаются в "Божественной комедии" упорно и многократно. В XIX песни "Ада", повествуя о наказании пап, торгующих церковными должностями, Данте сравнивает их с блудницей Апокалипсиса и гневно восклицает:

Сребро и злато – ныне Бог для вас;

И даже те, кто молится кумиру,

Чтят одного, -- вы чтите сто зараз.

Но Данте порицал не только жадность и сребролюбие пап и князей церкви. Он бросал такое же обвинение алчной буржуазии итальянских коммун, в частности порицал своих соотечественников-флорентийцев за жажду наживы, ибо считал деньги главным источником зла, главной причиной падения нравственности в итальянском обществе.

* * *

Итальянский нард понял и оценил поэму Данте раньше и правильнее ученых людей. Он окружил легендами величавый образ автора "Божественной комедии" уже при его жизни. Тотчас после его смерти появляются комментарий и подражания. Уже в XIV в. терцины "Комедии" распевались на площадях. Одновременно начинаются и публичные толкования поэмы. Первым комментатором, читавшим публичные лекции о Данте, был Боккаччо. Он создал традицию, сохранившуюся в Италии по сей день.

Поэма Данте, принятая народом, для которого она была написана, стала своеобразным барометром итальянского народного самосознания: интерес к Данте то возрастал, то падал соответственно колебаниям этого самосознания. Особенным успехом "Божественная комедия" пользовалась в XIX в., в годы национально-освободительного движения ("Рисорджименто"), когда Данте начали превозносить как поэта-изгнанника, мужественного борца за дело объединения Италии, видевшего в искусстве могучее орудие борьбы за лучшее будущее человечества.

Джеффри Чосер (1340 – 1400).

Единственным английским поэтом конца XIV столетия, в творчестве которого мы наблюдаем несомненные влияния раннего итальянского Ренессанса, был Джеффри Чосер. Он был воспитан на французской и латинской литературах и схоластической философии. Чосер является крупнейшим английским художником слова вплоть до Шекспира. В XV столетия он имел много подражателей, но никому не удалось достичь его мастерства и понять его до конца.

Творчество Чосера в ранний период находилось в известной зависимости от вкусов английской знати того времени, среди которой он находи читателей и заказчиков. Правда, и в ранних произведениях он обнаруживает свою крупную индивидуальность, умеет и в подражаниях сохранить полную самостоятельность, высказав редкое стихотворное мастерство, однако долгое время творчество Чосера развивается в пределах старой, куртуазной литературы французского стиля. До нас дошло много произведений Чосера: стихотворений, поэм различного характера и объёма и несколько прозаических вещей. Они отличаются изяществом, совершенством формы, требовавшей большого технического мастерства, но им свойственны также манерность и искусственность, присущие французской куртуазной поэзии поздней поры. Формы поэзии Чосера – баллады, рондели, стихотворные послания и т.д. – французские.

Свое подлинное призвание Чосер нашел в создании больших поэм эпического и сатирического характера. Большинство этих поэм остались незавершенными, подвергались значительной переработке в течение ряда лет, но и в своем фрагментном виде они представляют собой лучшее из всего, что им было создано. Это – "Книга Герцогини" (1369), "Дом славы" (1381), "Птичий совет" (1381 – 1382), "Троил и Кризеида" (ок. 1385 г.), "Легенда о славных женщинах" (1385) и, наконец, "Кентерберийские рассказы", над которыми он работал в последнее десятилетие своей жизни.

Первые три из указанных поэм представляют собой "видения" в форме снов, во многом зависящие от средневековых образцов этого жанра. По содержанию все эти поэмы тесно связаны с различными событиями придворной жизни. Первая их них ("Книга герцогини"), написанная в прославление рано умершей жены покровителя Чосера – герцогини Бланш, описывает воображаемый разговор поэта с безутешным вдовцом; вторая ("Дом славы") и третья ("Птичий совет"), пользуясь той же формой полуаллегорических "видений", написаны по поводу свадьбы молодого английского короля Ричарда II с богемской принцессой Анной. Новыми в последних двух поэмах в сравнении с более ранними его произведениями, помимо большого совершенства стихосложения (которое Чосер бесконечно варьирует, впервые применяя в английской поэзии все новые стихотворные размеры), являются тонкий юмор и сатирические оттенки, возрастающие в его творчестве вместе с освобождением от традиционной условности при изображении действительности и с расширением круга его житейских наблюдений. Знакомство с итальянской литературой раннего Возрождения имело большое значение для творческого развития Чосера. Влияние Петрарки и Боккаччо отчетливо чувствуется в произведениях Чосера 80 – 90-х годов, прежде всего в "Троиле и Кризеиде". Эта поэма (свыше 8000 стихов) – одна из немногих полностью законченных им. "Легенда о добрых женщинах" состоит из ряда стихотворных повествований (о добродетельных, любящих женщинах, которые страдали от неверности, коварства и вероломства своих мужей, как, например, Дидона, Ариадна, Клеопатра и др.), связанных между собой общим прологом, образующим произведение самостоятельного художественного значения. Если поэма "Троил и Кризеида" предваряла у Чосера портретное и психологическое мастерство характеристики "Кентерберийских рассказов", то "Легенда о добрых женщинах" была важнейшей ступенью к замыслу "Кентерберийских рассказов" как большого обрамленного цикла стихотворных новелл. "Легенда о добрых женщинах" Чосера не была закончена: из двадцати задуманных им "легенд" написана только половина. Решающим, вероятно, было для Чосера то обстоятельство, что мир старых героических образов и куртуазных теорий вытеснялся миром новых и свежих житейских наблюдений и впечатлений. В такой обстановке созревал план и создавались образы "Кентерберийских рассказов" . "Кентерберийские рассказы" подводят итог всей литературной деятельности Чосера, он выступает здесь в качестве зрелого художника, тонкого и глубокого наблюдателя подлинной жизни. Столь излюбленной им прежде форме "видений" и "снов" противостоит произведение действительности, аллегоризму – сочное бытописание. Впервые мы на почве подлинной Англии; на фоне ее весеннего пейзажа, среди ее живых людей, которых мы видим воочию – смеемся над их спорами, веселыми и грубоватыми шутками.