Иногда внутренний ритм еще более усложняется и становится солее динамичным. Этот эффект достигается путем парного сцепления слов, имеющих одну и ту же грамматическую форму (чаще всего причастия настоящего времени) и нередко рифмующихся между собой, как, например, в сцене поединка Тристана и Бламора:

"And thenne syre Tryetram alyght and dressid hym vnto batail / and there they lasshed to gyder strongly aa racyng and tracyng / foynynge and dasshyng many sad strokes ,”[209](“Тогда и сэр Тристрам спешился и изготовился к бою, и стали они рубиться яростно, нападая, уклоняясь и нанося множество жестоких ударов”[210])

или в развернутой сцене поединка Ланселота и Мадора:

“And thenne they rede to the lystes ende / and there they couched theire speres / & ranne to gyder with alle their myghtes / and sire Madors spere brake alle to pyeces / but the others spere held / and bare syre Madors hors and alle balcward to the erthe a grete falle / But myghtely and aodenly he auoyded his hors / and putte his sheld afore hym / and thenne drewe his suerd / and badde the other knyghte alyghte / and doo batail with hym on foote Thenne that knyght descended from his hors lyghtly lyke a valyaunt man / and putte his sheld afore hym and drewe his suerd / and soo they came egerly vnto bataille / and eyther gaf other many grete strokes tracynge and traueraynge / racynge and foynynge / and hurtlyng to gyder with their auerdes as it were wyld bores"[211]

(“И вот разъехались они в концы поля, там наставили копья и ринулись друг другу навстречу со всей мощью. И Мадорово копье разбилось на куски, но копье его противника осталось цело, и оно отбросило сэра Мадора вместе с конем назад и сокрушило наземь. Но он ловко и проворно высвободил ноги из стремян, загородился шитом, обнажил меч и крикнул тому рыцарю, чтобы он спешился и бился с ним на мечах.

Сошел тот рыцарь с коня, перетянул наперед щит свой и обнажил меч. И бросились они яростно в бой, и осыпали один другого жестокими ударами, то наседая, то отступая, то сшибая мечи, словно два диких вепря, и так сражались они целый чаc”[212])

вкус и живость, с которыми рисуются писателем сцены турниров и поединков, отражают вкусы его времени, бурного, насыщенного сражениями на военных полях Франции и Англии. А на ристалищах при дворах правителей этих стран развиваются "шутейные" баталии, турниры, нередко разыгрываемые на основе эпизодов полюбившихся рыцарских романов, чтобы затем возвратиться на страницы уже новых рыцарских романов, сообщив этим о эпизодам известную долю достоверности и невиданной до сих пор динамики.

Художественные запросы эпохи сказываются и в том вкусе, с каким Мэлори обращается к геральдике, описывая рыцарские шатры

/ "And themperours pauelione was in the myddle with an egle displayed aboue”[213]/(“а в середине – императорский шатер и над ними императорский орел”[214]) или рыцарское оружие /"The knyght bare in his sheld thre gryffons of gold in sable charbuncle the chyef of sylver”[215]/(“а щит у того рыцаря – на золотом поле сверкающем три черненых грифона с карбункулами и серебряное оглавие”[216]) а описание гробницы поверженных врагов Артура, не возникло ли оно под впечатлением от суровых и величественных гробниц, входящих в интерьер английских соборов того времени /" .and thenne Arthur lette make xij ymages of laton and coper / & ouer gylt hit with gold in the eygne of xij kynges / & echon of hem helde a tapyr of wax that brent day and nyjt / Ь kyng Arthur waa made in sygne of a figure standynge aboue hem with a swerd drawen in his hand / and alle the xij fyguree had countenaunce lyke vnto men that were overcome"[217]/"(”А еще король Артур повелел отлить и поставить двенадцать фигур из бронзы и меди, покрытых золотом, в виде тех двенадцати королей, и каждая держала в руке восковую свечу, и горели эти свечи день и ночь. А над ними воздвигли фигуру короля Артура с обнаженным мечом в руке, и всем тем двенадцати фигурам был придан вид побежденных.”[218])

Однако думать, что Мэлори заменяет "этикетные" эпизоды романов сценами, наблюдаемыми им в жизни, означало бы впасть в ту крайность, которой не избежал К.Винавер, рассматривавший Мэлори чуть ли не как реалиста / " .his originality аs a writer

shows iteslf [ .] in the elimination of the supernatural and the mysterious. He prefers straightforward speech to elaborate creations, human cunning to the inexplicable workings of supernatural forces, and a realistic setting to the conventional fairy-tale scenery of French romance."[219]

На эту ошибку Б.Винавера справедливо указывал К.Льюис:

"Professor Vinaver sees him as a realist because he cuts down the marvellous elements in the stories and adds prosaic details. But it is quite possible that he did so because he was a more serious romantic than his masters. It is the isolated marvel that tells. Multiplication of enchantments is no prolif that the writer is himself enchanted; it rather suggests that they are to him mere stage properties."[220]

И правда, развернутые эпизоды, звучащие по-человечески до-стоверно, постоянно прерываются в романе Мэлори вторжением чудесного, волшебного (то это заколдованные мечи, то очарованные замки, то таинственное животное /the questing beast/, преследуемое рыцарями). И эти элементы волшебного постоянно напоминают нам, что этот мир, который мы успеваем полюбить и к людям, населяющим его, проникнуться глубоким сочувствием - не простой, а особый мир - мир, рожденный человеческой фантазией. В романе Мэлори, как и в цикле артуровских романов в целом, волшебное присутствует словно бы на двух стадиях. Одна из них - это придворный мир короля Артура, населенный сказочными героями, жизнь которых, однако, при дворе протекает по законам реальней жизни аристократического сословия, знакомой сэру Томасу Мэлори, придворному герцога Ричарда Бошпа. Двор короля Артура в романе - лишь частица окружающего его необычного, волшебного мира. Он представляет собой отправной пункт на пути к волшебному. Ожиданием встречи с волшебным читатель живет с первых страниц романа, а может быть, даже с его заглавия: уже одно имя короля Артура предвещает множество чудес, необычных и опасных приключений, испытываемых им и его рыцарями. Приключения эти происходят за пределами королевского замка, в мире, в значительной степени неподвластном всемогущему королю Артуру, в мире, населенном великанами, злыми волшебниками, невидимыми рыцарями, которые подстерегают рыцарей короля. Именно в этом мире рыцарям представляется реальная возможность достигнуть гигантских размеров героев героического эпоса, способных на нечеловеческие деяния и подвиги. Не в романе Мэлори этого не происходит. Функция волшебного, присутствующего на страницах романа Мэлори, уже совершенно иная, нежели в ранних рыцарских романах. Она не декоративна, не украшательна; она почти не служит гиперболизации, но она способствует оттенению подлинности тех человеческих отношений, которые проходят перед нами. Этому способствует вся атмосфера, заполняющая книги о поисках Святого Грааля. Сошлемся еще раз на К.Льюиса, написавшего: