Сцена с Бакалавром во второй части интересна как параллель беседе в первой части, Гете создал несколько таких параллелей между двумя частями, чтобы подчеркнуть единство произведения и дать развитие темы с начала выдвинутой в первой части и контрастно повторенной во второй.

«Вальпургиева ночь» второй части – своеобразная параллель сцене из первой части. Там – сборище фантастических существ, созданных мрачным северным «варварским» воображением. Новая «Вальпургиева ночь» - это мифические образы, порожденные светлой фантазией жизнерадостного юга. Эти два эпизода противостоят друг другу, как романтическая и классическая «Вальпургиева ночь». Они символизируют разные формы мифотворчества и отражают противоположность двух художественных направлений современных Гете, - веймарскго классицизма и романтизма.

Волшебство творческого действия «Вальпургиевой ночи» незаметно переходит в сюжет Елены. Как будто ее привела Галатея, она появилась на берегу, «еще от корабельной качки пьяная» (2, 317). Звучная речь Елены воспроизводит ритм античного стиха. Елена действует как драматургически реальный образ. Но уже в первых ее словах сочетание противоречий: «Хвалой одних, хулой других прославлена», в котором возникает ощущение многовековой традиции и сам образ воспринимается как чистый продукт воображения, образ, существующий только в человеческом представлении, то как идеал, то как объект осуждения. Теперь она вернулась в Спарту вместе с пленными троянками в страхе перед местью Менелая. Мефистофель в уродливом обличье домоправительнице советует бежать, в средневековой крепости Елена встречает Фауста, который во главе войска захватил Спарту. Обычные соотношения пространства и времени отсутствуют; северное средневековье перемешано античностью. Все, чего можно было бы мысленно пожелать, превращается здесь в событие. Язык обоих приобретает однородность, как бы подчеркивая то, что они нашли друг друга. Елена говорит немецким рифмованным языком:

Елена. Я далеко и близко вместе с тем

И мне легко остаться тут совсем.

Фауст. Дышу едва, забывшись, как во сне,

И все слова претят и чужды мне.

Елена. На склоне дней я как бы родилась,

В любви твоей всецело растворясь.

Фауст. Не умствуй о любви. Какой в том толк!

Живи, хоть миг живи. Жить – это долг!

Брак Фауста и Елены символичен. В нем воплощена мечта о возрождении высоких идеалов греческой древности. Но эта мечта рушится: гибнет их сын, исчезает, как призрак, сама Елена.

Причина увлечения Гете античным миром и классическим искусством лежит не только во впечатлениях детства, но имеет, так сказать, свои корни в самой натуре нашего поэта. Гете был глубоким реалистом в своих произведениях. Без малейшего преувеличения можно сказать, что большая часть его произведений, как мелких, так и крупных, имела реальную основу в его жизни. В этом и достоинство его стихотворений – их необыкновенная правдивость, и недостаток – нередко встречающаяся крайняя субъективность, делающая их иногда непонятными без комментария. Недаром он называл свои стихотворения «поэтической исповедью». Как реалист он один из первых в Германии взял себе образ Шекспира и поднял знамя «Бури и натиска». Но этот реализм не удовлетворил его, так как носил еще слишком романтический, отчасти сентиментальный характер. Поэтому он решился идти далее, заимствовать у древних их непосредственное отношение к природе, которую они умели воспроизводить, например в своих статуях, с идеальной верностью, являющейся в то же время лучшим залогом красоты. Следовательно, стремление Гете к античной форме – лишь высшее выражение его реализма.

В очень поздно написанном четвертом акте вновь возникает государственная и политическая проблематика, так же как это было в первом. Сюда вошло многое из того, что Гете знал и воспринял критически о власти и ее осуществлении, достойного подробного разбора. С помощью Мефистофеля Фауст помогает императору, превратившемуся между тем в зрелого правителя, победить враждебного императора. В новой империи он получает в награду то, к чему стремился, - полоску прибрежной земли. Теперь он может осуществить идею власти и деятельной жизни, как он мечтал на горном хребте. Свой высший миг Фауст переживает только в стремлении, в мечте о будущем. Здесь произносятся, правда, слова давнего пари, и Мефистофель видит себя победителем, но это весьма скромная победа. «Мефистофель победил не более чем на половину, и , хотя половина вины лежит на Фаусте, сразу вступает в силу право «старика» оказать милосердие, и все заканчивается ко всеобщему удовольствию» (письмо к Ф.Рохлицу от 3 ноября 1820 г.). Но даже и половины победы Мефистофелю не дано, как показывают его старания в сцене «Положение во гроб», написанной в бурлескном стиле. По многим причина он проиграл пари. Не он своими искушениями заставил Фауста сказать: «Мгновенье! / О как прекрасно ты, повремени!» - роковые слова говорит Фауст, который в своем утопическом «слишком поздно» все-таки видит в воображении иное, свободное от магии, неустанно деятельное существование. Здесь речь идет уже не о той безостановочной разрушительной продуктивности, как во всей драме, а об осмысленном продуктивном труде людей, которые свободны и живут в согласии с природой.

Гете долго размышлял над тем, как изобразить спасение в финале, сделал много набросков. Наконец он придумал сцену «Горные ущелья», в которой «бессмертная сущность Фауста» - «энтелехия», органическая сила Фауста, как сказано в одной из рукописей, - постепенно возносится вплоть до границы земного, где открывается доступ в «высшей сфере». «Монада энтелехии сохраняется только в безостановочной деятельности, если эта деятельность становиться ее второй натурой, то ее достает на вечные времена» (письмо к Цельтеру от 19 марта 1827 г.). Гете размышлял здесь о бессмертии – проблеме, относящейся к области предчувствия и воображения. Изображая «спасение» Фауста, Гете вводит образы христианской мифологии, ведь для этого спасения необходимы любовь и милосердие. Здесь действуют не Господь и архангелы из «Пролога на небе», а кающиеся грешницы, среди них Гретхен. Они молятся за «бессмертную сущность» Фауста, появляется Богоматерь.

Гете разделяет финал на два элемента: человеческий, земной и религиозно-миситический, небесный. Мир, в котором живут герои, не управляется богом. Небесам отведена скромная роль – произносить нравственную оценку людей, после их смерти, борьба добра и зла происходит на земле, она разыгрывается в человеческих душах. Земным воплощением добра является человек. Но его природу искажает столкновение со злом. Мефистофель же – выразитель критического отношения к действительности и к человеческим слабостям, порокам.

Примечательно, что Гете использовал христианско-церковную образность совершенно так же, как языческие античный мифы. Они нужны были ему для символического воплощения его идей, а не как самоценные церковные понятия. Божественное для Гете – все благое в природе и человеке.

Драма или поэма? Давно уже признано, что с точки зрения строгих определений «Фауст» не может быть назван драмой в точном смысле слова, то было не случайным, а обдуманным результатом творческих стремлений Гете. Первоначально форма «Фауста» была найдена Гете почти интуитивно. Чем больше он работал над произведением, тем яснее ему становилось, что она органически соответствует теме и сюжету. «Фауст» отнюдь не мыслился автору как произведение предназначенное для сцены. Гете не желал сковывать себя ограниченными возможностями театра того времени и, придерживаясь драматической формы, создавал «Фауста» как поэтическое произведение вообще.