Новый 1825 год, ознаменован в творчестве Пушкина созданием ряда крупных лирических стихотворений. Среди них имеется еще одна историческая элегия – «Андрей Шенье», написанная летом.

Элегию эту Пушкин ценил очень высоко. Она явно окрашена в автобиографические тона (что он позднее прямо подсказывал друзьям). Напрасно было бы искать в этой элегии следы действительного отношения Пушкина к реальным событиям французской революции. Под Андреем Шенье, осужденным якобинцами на тюрьму и казнь, Пушкин разумеет и самого себя. «Палачи самодержавные», о которых идет речь в элегии, - не Марат и Робеспьер, а Александр I и его приспешники. Когда поэт восклицает:

Ты презрел мощного злодея;

Твой светоч, грозно пламенея,

Жестоким блеском озарил

Совет правителей бесславных;

Твой бич настигнул их, казнил

Сих палачей самодержавных;

Твой стих свистал по их главам;

Ты звал на них, ты славил Немезиду;

Ты пел Маратовым жрецам

Кинжал и деву – эвмениду!-

То это не о Шенье только, а о себе самом с гордостью говорит он, это его – пушкинский – стих как бич свистал по головам бесславных правителей России, это он воспевал «цареубийственный кинжал».

В этом стихотворении Пушкин воссоздал размышления осужденного поэта Андрея Шенье о его судьбе. Накануне казни «возвышенный галл», поэт – элегик и поэт- гражданин начинает колебаться, правильно ли он поступил, отойдя от мотивов, любви дружбы и страстно включившись в битвы революции. А то, к чему это привело, не свидетельствует ли, что его революционные призывы, как и «семена» автора «Сеятеля», оказались бесплодными:

Куда, куда завлек меня враждебный гений?

Рожденный для любви, для мирных искушений,

Зачем я покидал безвестной жизни тень,

Свободу и друзей, и сладостную лень?

Судьба лелеяла мою златую младость;

Беспечною рукой меня венчала радость…

Зачем от жизни сей, ленивой и простой,

Я кинулся туда, где ужас роковой…

Но тут же поэт отбрасывает «малодушную» мысль. И это буквально врезается в сознание читателей необыкновенно выразительным приемом – поистине «революционным» сломом самого строя стиха. Кажется, эти сомнения высказаны лишь для того, чтобы с большей силой утвердить могущество поэтического слова и оправдать долг поэта участвовать в гражданской борьбе:

О, нет!

Умолкни, ропот малодушный!

Гордись и радуйся поэт:

Ты не поник главой послушной

Перед позором наших лет;

Ты презрел мощного злодея…

И вера в падение тирании, в победу свободы торжественно звучит в последних словах героя элегии:

И час придет… и он уж недалек:

Падешь, тиран! Негодованье

Воспрянет наконец. Отечество рыданье

Разбудит утомленный рок.

Пушкин считал намеки своего стихотворения настолько прозрачными, что опасался, не догадается ли цензура о возможности всяких «применений». Однако цензор вычеркнул только те слова А. Шенье, в которых перечислялись события французской революции. Заключительная часть стихотворения осталась нетронутой.

Гордые слова Шенье («Умолкни, ропот малодушный!…») – самая сильная часть стихотворения. Неожиданной ритмической ломкой стиха Пушкина гениально передал переход от малодушного оплакивания своей судьбы к суровому и гордому мужеству сильного духом поэта.

Элегия тотчас была напечатана, но начало стихотворения цензура не пропустила: слишком сильно там просвечивали недавние политические события в России: убийство тирана Павла I, разочарование передовых людей в новом царе Александре I. Скоро эти не пропущенные цензурой стихи пошли гулять по России в списках. Хоть они и были написаны Пушкиным за полгода до восстания, но после разгрома и казни декабристов как бы зажили новой жизнью. Русское общество, потрясенное ужасом недавней расправой – казни и каторги, - читало и повторяло строки из «Андрея Шенье», изливая в них то, что накипело в душе за последний год. Рано или поздно стихи эти под заголовком «На 14 декабря» попали в III отделение. Люди, распространявшие их, были приговорены к смертной казни (впоследствии приговор был смягчен), а Пушкин несколько раз давал объяснения перед специальной комиссией и уцелел только потому, что сумел доказать: стихи написаны о французской революции и еще задолго до 14 декабря. Интересно, что после неожиданной для всех смерти императора Александра, Пушкин был очень доволен тем, что «предсказал» своего мучителя, пять лет державшего его в ссылке. Своему другу П.А. Плетневу поэт писал: «Я пророк, ей богу, пророк. Я Андрея Шенье велю напечатать церковными буквами…».

Но мы забежали вперед. Одиночное Михайловское заключение стало все более и более душить Пушкина. Всеобщее недовольство обстановкой в стране содействовало усилению деятельности тайных обществ. Ко времени ссылки Пушкина В Михайловское широко развивалась деятельность, как Южного общества, так и Северного, сформировавшегося к началу 1823 года (с 1821 года, после роспуска Союза Благоденствия, до осени 1822 года, возвращение гвардии в Петербург, деятельность общества в Петербурге прекратилась). Оба тайных общества готовились к решительным действиям. Эпоха медленной пропаганды, характерная для деятельности Союза Благоденствия, сменилась более решительной подготовкой переворота. Близилась развязка – 14 декабря. И накануне казни декабристов с особой остротой читались по России такие строчки из «Андрея Шенье»:

Завтра казнь, привычный пир народу:

Но лира юного певца

О чем поет? Поет она свободу:

Не изменялась до конца!

Смерь Александра в Таганроге застала оба тайных общества не подготовленными к быстрому вступлению, тем более что именно в это время благодаря осведомительной деятельности провокаторов Шервуда, Майбороды и Бошняка до правительства дошли достаточно точные сведения о деятелях тайных обществ. Тем не менее обстоятельства, последовавшие за смертью Александра в Таганроге 19 ноября 1825 года, в частности, осложнение с вопросом о приемнике Александра, создали условия, настолько благоприятные для революционного выступления, что бездействие было невозможно. Восстание в Петербурге 14 декабря, а затем на юге 29 декабря привели к разгрому тайных обществ, к аресту всех участников заговора, следствию и суду.

Весть о восстании декабристов на Сенатской площади в Петербурге, о кровавом разгроме его застала Пушкина в Михайловском, «в глуши, во мраке заточенья».

Он ожидал это восстание давно и нетерпеливо, «с томлением упованья», он предчувствовал неизбежность, он возлагал на него большие надежды и для судеб России, и для себя лично. Теперь все рухнуло. «Минута вольности святой» не длилась и мгновенья. Во всем, что произошло, предстояло понять причины неудачи, определив свое отношение, взглянуть на трагедию взором историка, мыслителя, художника.

Чем более Пушкин узнавал об обстоятельствах, связанных с 14 декабря 1825 года, тем яснее становилось, что она, увы, было заранее обречено на провал.

Горстка «безумцев» - смелых, отчаянных, благородных – против всей громады самодержавия, покоившегося на вековых традициях рабства и верноподданичества, на темноте и невежестве народа, самодержавия, освященного религией, подпираемого штыками, охраняемого густой сетью жандармов, шпионов, наушников. «Необъятная сила правительства!».