Неоязыческий, нехристианский характер культуры XX в. проявился во всех практически видах искусства. Например, авангардисты пытались выявить скрытые под слоем современной христианской культуры до-культур­ные символы, искали сакральные знаки абсолютного начала, известные архаике, пытались вернуть мир в какое-то архаически-магическое единство.

А.Н.Скрябин дерзнул выразить в своей музыке язы­ческое обожествление мира со всеми его несовершен­ствами и злобой. Язычество не ощущает, в отличие от христианства, зла в демонизме. «Язычник любит своих демонов, молится им; ему немыслимо уничтожить их или лишить силы. Наоборот, демонизм в язычестве -начало религии и красоты, и верующие - в интимном союзе с ним. Таков и Скрябин, любящий все демоничес­кое, сам себя называющий злом, но видящий в нем лишь свою силу и красоту. Тогда зло уже не зло, тогда оно -стихия божественная. Слушая Скрябина, хочется бро­ситься куда-то в бездну, хочется ломать и бить, убивать и самому быть растерзанным . Христианину греш­но слушать Скрябина, . молиться за него - тоже греш­но. За сатанистов не молятся. Их анафемствуют» (А.Ф.­Лосев). Так же воспринимал музыку Скрябина и Г.Фл-ровский, который считал, что мистический опыт ком­позитора безрелигиозен, а в его музыке чувствуется «люциферовская воля властвовать, магически И заклииательно овладевать».

Современную рок-культуру многие рассматривают как превращенную форму самоинициации с соответст­вующими элементами ритуальности, архаики в комму­никации, оформления внешнего вида участвующих в «рок-обряде».

Итак, культура постмодерна явилась отражением глубочайших сдвигов, происшедших в мировоззрении европейцев, которые М.Хайдеггер называл «онтологи­ческим нигилизмом». Смысл его - в отказе от призна­ния существования объективного Абсолюта, Бога, в по­тере ощущения того, что есть подлинное бытие, которое является основанием жизни и деятельности людей. Причем, по мысли Хайдеггера, этот «нигилизм» принял всемирно-исторические масштабы и в процесс «онтологического ничтожествования» вовлечены многие народы нового времени. Это - судьба Европы. «Зловещ и неприютен» «онтологический нигилизм», утверждал философ, но он «зловещ и неприютен» еще и тем, что не может назвать свой исток. С середины XIX в. Евро­па впадает в новый нигилизм - на этот раз рационалис­тический. Отвергнуты Бог и разум, приветствуется ин­теллектуальный разгул, не просветленный ни светом гор­него, ни светом человеческого разума. Здесь и сосредото­чился центр кристаллизации постмодерна.

ПОСТМОДЕРН В РОССИИ

Интеллигенция уверяла себя и всех, что гласность, бесцензурность пе­чати породят «колосьбу идей» (А.Солженицын), высокая правда даст небывалый взлет духовности, родит­ся настоящее искусство, причем немедленно, ибо «анде-граунд» накопил огромное актуальное и потенциальное культурное богатство. Итог «плодоносной свободы» у всех перед глазами: бесцензурно выставлено напоказ бесстыд­ство - общественное и индивидуальное, визуализированы сексуальные тонкости, смакуются тайные пороки людей. А где же взлет духовности, где воспевание новых идеалов? Почему интеллигенция не пошла по пути развития цен­ностей русской культуры, даже если она отрицает куль­туру советского периода? «Андеграунд», оказалось, ниче­го не имел, кроме «лагерной» тематики и антисоветских пасквилей. Перестройка ускорила процесс вхождения Рос­сии в постмодерн: она открыла шлюзы для западной культуры, поток которой легко захлестнул нехристиан­скую Россию. «Неоязычество» Запада не встретило отпо­ра, ибо Россия давно перестала быть христианско-православной, а раскрепощенное от религии сознание, оказав­шееся не способным справиться с язычеством, не видит и не чувствует в нем опасности. Но самое страшное заклю­чается в том, что многие деятели культуры, не утруждая себя проработкой смысловых наполнений символов язы­чества, спутали его с похабщиной.

Массовая постмодернистская культура, сошедшая с экранов телевидения, со страниц журналов, несмотря на свою примитивность, все же жестко реализует при­сущий постмодерну в целом дискурс, который, как мы уже отмечали, базируется на агрессивном и негатив­ном отношении к прошлому. Симптоматичен тот факт, что перестройка началась с крестового похода против советской истории, которая была не просто переосмыс­лена, что всегда сопровождало смену поколений, а дис­кредитирована, отождествлена с «черной дырой». Про­изошел какой-то внезапный разрыв с прошлым, поколение' молодых утратило полностью историческое чувство, вызвало на суд своих отцов, как живущих еще, так и умерших, обвинив их в том, что они, жертвуя собой, построили великую державу, одержали «слиш­ком большой ценой» победу над фашизмом. Феномен «новых русских» - это сублимация отрицательного от­ношения к прошлому России, это федоровская «циви­лизация молодых» в «истом» виде.

Характерен и другой факт: игра, случай стано­вятся мировоззренческими доминантами в нашей со­временной жизни и культуре; все превращается в игру, иногда смертельно опасную: бизнес, коммер­ция, политика, отношения между людьми вообще, мужчиной и женщиной, в частности. Игровые авто­маты, развлекательные шоу «счастливый случай» стали символом нашей культуры, «серьезное» отношение к жизни, предполагающее рефлексию и самосознание глу­бинных смыслов человеческого существования, восприни-• мается как разновидность шизофрении. Культура стано­вится «реземной». И только иногда раздаются робкие го­лоса, предупреждающие, что игровой аппарат схож с гал­люцинаторными психотропными средствами, что своими компьютерными, непрезентативными картинками, свои­ми фантастическими образами он замещает реальность, шизофренируя деятельность человека.

Итак, мы стали «современными», если иметь в виду постмодерн, в масс-культуре. «Современна» ли наша «вы­сокая» художественная культура? В какой мере реализу­ется в ней дискурс постмодерна? Еще в 20-30-е гг. рядом с реализмом, параллельно ему возник пост-модернист­ский соблазн, реализованный на очень высоком профес­сионально-культурном уровне в творчестве Ю. Тыняно­ва, А.Белого, М.Бахтина, Д.Хармса, Дз.Вертова и др.

Что означал в контексте постмодерна, например, «диалог», который М.Бахтин рассматривал в качестве главнейшей ценности культуры? Прежде всего - при­знание авторской «сбеспосланности» (И.Дедков), ненаце­ленности на трансцендентное. Диалог не совместим с какими бы то ни было смыслами «до»: все смыслы рож­даются в самом диалоге и предсказать их содержание заранее невозможно, как невозможно построить диалог по матрице логико-диалектических, иерархических упо­рядоченных категорий. Структура диалога, его смысло­вое наполнение всегда вариативны, в какой-то степени неопределенны, в нем всегда присутствует игровой мо­мент и. незавершенность. Он не может оцениваться в гносеологических категориях истины, субъекта, объек­та, объективности, ибо диалог - это встреча субъек­тивности с субъективностью, каждая из которых самодостаточна и самоценна. Не случайно М.Бахтин определил диалектику как «выжимку» из диалога, имея в виду тот факт, что она с помощью понятий раскрыва­ет предметное содержание, стараясь при этом изба­виться от партикулярности субъекта. Совершенно оче­видно, что проблема диалога есть проблема интерпре-тативного разума, который и определил специфику дискурса постмодерна.