Постмодернистский прорыв в культуре XIX в. и отношение к нему общества

Слово «модерн» (фр. modern - современный) впер­вые было употреблено в V в. для разграничения обретшего официальный статус христианского настоящего и языческого римского прошлого. С тех пор «модерность» (принадлежность к современности) всегда предполагала необходимость сознания эпохи соотносить себя с античностью в ходе осмысления себя самой. В лю­бой эпохе были периоды перехода от старого к новому, поэтому «модерными», «новыми», современными считали себя с времен Карла Великого и эпохи Просвещения. Но в Европе новая культура всегда формировалась на базе обновленного отношения к античности. Так, античное ис­кусство, например, всегда считалось нормативным образ­цом, с которым сверяли свои произведения художники «модерна» во все времена. Культура, «модерна» любой. эпохи всегда оглядывалась на античность, и даже кри­тикуя ее, все же никогда полностью от нее не отка­зывалась.

В середине XIX в. модерн стал приобретать устойчи­вую тенденцию противопоставлять себя истории и тради­ции вообще, рвать исторические связи. Модерным начи­нает считаться только то, что выражает просто «новое». Начинается погоня за «большей новизной» как таковой. Такая модификация модерна ясно представлена, напри­мер, в теории искусства Ш.Бодлера - французского поэта XIX в., на которого большое влияние оказал Э.По. Бод­лер ориентировал художников на отказ от традиционныx норм и образцов. Их творческие установки стали напоминать работу разведчика, внедряющегося в не­знакомую сферу, где есть риск внезапных и опасных столкновений. Художнику предлагалось завоевывать про­странство и время будущего, не ориентируясь при этом на какие бы то ни было указания. Он не знал никаких правил поведения в этом открытом ему будущем, над ним не тяготели нормы и образцы; он просто рвался к новому, не зная при этом ни пути, ни ориентиров.

Ш.Бодлер по сути сформулировал стратегию куль­туры постмодерна. За новизной гнался, например, и аван­гард. Но он признавал ценностную иерархию, хотя и в извращенной форме: новое всегда лучше, выше старо­го, т.е. новое как бы сравнивало себя со старым. Пост­модерн отказался от иерархии, от оценок, от какого бы то ни было сравнения С прошлым.)

Чтобы подойти к ответу на этот вопрос, приведем еще один пример постмодернистских прорывов в куль­туре XIX в., на этот раз, связанных с философской кри­тикой разума, с отказом от рационалистических тради­ций, зародившихся еще в античности. Современник и ученик Гегеля датский философ Къеркегор выступил против притязаний разума еще при жизни своего учи­теля, а Ницше объявил разум «больным пауком» в то время, когда Маркс разрабатывал теорию разумного устройства общественной жизни. Постмодернистская установка на отказ от рационалистических проектов Возрождения и Просвещения возникла не «после» мо­дерна - философии XIX в., а. рядом с ним. Поэтому не совсем верно выстраивать хронологическую цепочку:

модерн - постмодерн.

Как отреагировало общество на эти постмодернистские заявки? Оно просто не выдало кредита доверия сгептикам и хулителям разума. Еще была сильна онто-л гически укорененная вера в его законодательные спообности, гарантирующие универсальный порядок в мире. Благосклонность людей была на стороне тех, кто не соглашался с критиками разума. Современники Къерке-гора, Ницше отнеслись к их идеям как к бреду шизофре­ников (не случайно эти философы стали клиентами пси­хиатрических клиник), оттеснив их на периферию обще­ственного сознания. Постмодерн не стал в XIX в. нормой, общество еще не было готово жить без опоры на разум и традицию в культуре, связанную с ним.

Социально-психологический портрет человека и проблема постмодерна в культуре XX века

ХХ век, продолжив критику проектов Возрождения и Просвещения, востребовал идеи постмодернистских мыслителей XIX в. и пере­местил их в центр интеллектуального пространства. Къер­кегор, Ницше, Паскаль и др. были реабилитированы и стали почитаемы. Возникла некая хронологическая абер­рация: Гегеля стали воспринимать как далекое прошлое, а Къеркегора - как современника. Постмодернистские на­строения привлекли внимание З.Фрейда, М-Хайдеггера, Гадамера, ЖДеррида, которых общество еще при жизни объявило выдающимися мыслителями и тем самым про­демонстрировало свою готовность принять их идеи. В XX в. закончился процесс трансформации опыта сознания, фун­даментальных сдвигов в формах человеческого мышле­ния, начавшийся еще в XIX столетии.

Приведем примеры таких «сдвигов». Известно, что до конца XIX в. высокая классическая мысль не впу­скала в сферу своей деятельности проблемы секса, без­умия и тюрьмы, а государство репрессивно относилось к этому миру. Но с конца этого периода эти темы стали легализоваться и постепенно расширяться, становясь не только предметом внимания со стороны ученых, но и заполонив практически все искусство. Самое загадоч­ное заключается в том, что люди оказались как бы уже готовыми отнестись к этой стороне жизни с серьезным почтением, столь серьезным, что к концу XX в. про­блемами, например, сексменьшинств стали заниматься парламенты, дебатируя о возможности юридического узаконивания браков между лицами одного пола, а уче­ные и общественность занялись поиском средств и спо­собов сексуального обучения детей с пятилетнего воз­раста. Эти процессы зафиксировал язык, самый чуткий индикатор изменений в мироощущении людей: слово «любовь» начало постепенно вытесняться словом «секс».

Налицо факт: в XX в. изменились люди, вернее, их мировосприятие, мироощущение, их душевно-духовно-умственные установки. Но эти изменения, начавшиеся задолго до XX в., явными стали лишь к концу XIX в., что позволило многим мыслителям, прибегнув к мето­ду экстраполяции, нарисовать социально-психологичес­кий портрет индивида XX столетия. Так, в конце XIX в. русский мыслитель К-Леонтьев предсказывал, что на­чавшиеся в Европе процессы эгалитаризации (фр. egalite - равенство) и либерализации (лат. liberalis - свобод­ный), приведшие к усилению тенденции требования вся­кого равенства - экономического, политического, умст­венного, полового и т.д., а также нарастанию вольно­думства в обществе, снисходительности и попуститель­ства в отношении всякого рода индивидуальных волеи­зъявлений, типа «я так хочу», сформируют в итоге осо­бый тип: самоуверенных и заносчивых граждан. Демо­кратизация жизни и умов неизбежно закончится гос­подством среднего класса, т.е. скромных, однородного ума людей, не слишком много работающих и счастли­вых в своей одинаковости. «Выработается», считал мыс­литель, средний человек, ориентированный на сиюми­нутные потребности, на бесконечное отстаивание сво­их прав и свобод, природы и сути которых он не знает. Средний человек сформирует этику, свободную от вся­ких мистических, религиозных начал, и будет уверен, что раскрытию чувства его собственного достоинства будет способствовать стремление к роскоши и богатст­ву. Кстати, именно такое существование людей при­знавал достойным французский мелкобуржуазный со­циалист Прудон (середина XIX в.). Процессы «смеси­тельного упрощения наций, сословий, людей» происхо­дят, по мнению К.Леонтьева, в космических масштабах, имеют естественно-исторический характер, а потому Россия не сможет их избежать. Все дело только во вре­мени: она запоздает с этим процессом, и это запазды­вание надо продлить, надо замедлить, «подморозить» темпы вступления России в эгалитарно-либеральную жизнь с тем, чтобы спасти ее культурное своеобразие.