В общем, о Зимнем дворце надо сказать, что он не принадлежит к лучшим созданиям Растрелли. Это, бесспорно, настоящий дворец-шедевр, строгой и серьезной архитектуры, совершенно лишенной какой бы то ни было вычурности тех легкомысленных приемов, которые художник разрешал себе в загородных дворцах и садовых павильонах. Здесь все благородно, и когда начинаешь внимательно изучать отдельные части, то убеждаешься, что они хорошо обдуманы и взвешены, и сделано все, чтобы этот длиннейший фасад получил оживленную, но все еще строгую разбивку. Достаточно посмотреть, как мастерски разбиты колонны, как угадан ритм их разнообразных чередований. Но все же общее впечатление, при всей его несомненной торжественности, не радует, не подымает, не вдохновляет и даже не волнует, как волнует Смольный. Знаменитый зодчий Екатерины II, Кваренги, сын нового времени, глубоко не понимавшего и даже презиравшего елизаветинскую эпоху, искусство которой казалось на рубеже XIX века смешным и жалким, – этот крупный человек, подаривший Петербургу шедевров не менее, чем Растрелли, говорят, снимал шляпу каждый раз, когда проходил мимо Смольного монастыря со словами: “Ecco una chiesa!” (Вот это церковь!). Про Зимний дворец он не мог бы сказать: вот это дворец! Слабая сторона его уже кроется в самой основной концепции, в невероятной растянутости этого исполинского четырехугольника, линии которого перебиты только слабо выступающими ризалитами. Вот почему только с отдельных точек он красив и только фрагменты его прекрасны. Великолепны, например, все углы дворца. По рисовке деталей в нем Растрелли, может быть, сильнее, чем когда-либо, но в общей массе они совершенно тонут, мало помогая всей композиции. Из внутреннего убранства после многочисленных переделок сохранилась от Растрелли только прекрасная церковь и великолепная, действительно царская Иорданская лестница. О его раззолоченных залах дает представление чертеж, находившийся в собрании книг В.Н. Аргутинского-Долгорукого.

С восшествием на престол Екатерины II Растрелли не мог рассчитывать на благоволение государыни. Ее вкусы уже ясно определились, и для певца барокко, для величайшего поэта живописной архитектуры, в ее сердце места не было. Растрелли еще в 1762 году попросился в отставку и собирался уехать, но отъезд его состоялся только в 1764 году. Он отправился в Митаву к своему старому покровителю и другу Бирону, восстановленному Екатериной II в прежнем герцогстве, и здесь прожил у него, по-видимому, до самой смерти, последовавшей в 1771 году.

Все, что создал Растрелли на протяжении почти полувека, было сделано в России и стало достоянием русской культуры периода елизаветинского рококо. На формирование уникального «растреллиевского стиля» оказало влияние итальянское барокко, господствовавшее на родине архитектора более полутора столетий, французский классицизм «большого стиля» Людовика XIV, при дворе которого он начинал работать вместе с отцом, традиции древнерусской архитектуры, «нарышкинское», «галицынское» барокко и, конечно же, петербургский стиль.

Ранние работы Растрелли, выполненные при Анне Иоанновне более французские, чем итальянские или немецкие. Но вскоре Растрелли начал вырабатывать собственный стиль, который называют «русским барокко». Оригинальный стиль, созданный Растрелли, прежде всего, выражал пафос русской государственности и не повторял ни европейское барокко, ни классицизм, ни рококо.

Выразительные средства, заимствованные им лишь частично от форм европейского барокко и рококо, были подчинены главной цели – создать ощущение парадоксальности, величия и, вместе с этим, легкости, воздушности, подвижности. Поэтому уникальный растреллиевский стиль ближе к рококо, чем к барокко с его мощной и тяжелой динамикой. От барокко растреллиевские постройки отличает компактность, прямоугольность плана, отсутствие пространственных разрывов в объемах зданий, криволинейных поверхностей стен, динамичного «охватывания пространства». Главная особенность стиля Растрелли состоит в двойственности, неопределенности приема.

В оформлении интерьеров Растрелли последовательно осуществляет принципы стиля рококо. Он сохраняет прием анфиладного построения, зеркала и орнамент рокайль. Но в отличие французских мастеров, Растрелли смелее вводит в интерьер классический ордер, колоннады, аркады, в результате чего, конструктивная, обрамляющая и заполняющая функции совершенно перепутываются, создается пластичное, вариативное впечатление.

Гениальность Растрелли проявляется в том, что он разрушает привычные представления о специфике архитектурных стилей. Удивительная целостность художественного мышления Растрелли проявилась и в его внимании к деталям. Этот архитектор никогда не ограничивался, как другие, общим проектом здания, он сам пририсовывал к нему декоративную лепнину, балконные и оконные решетки, орнамент наборного паркета, мебель, камины, светильники и дверные ручки.

Оглядываясь назад на все созданное Растрелли и сравнивая его творчество с искусством лучших мастеров тогдашней Европы, мы должны признать, что по силе художественного вдохновения, по исключительному дару острой «выдумки», он не уступает никому из современников. Там, где он вообще слабее – во внутреннем убранстве – он стоит ниже некоторых мастеров рококо. Такие певцы рококо, как Оппенор, Боффран, Бабель и Кровилье-старший, оставили на стенах украшенных ими дворцов образцы более изящного стиля и более утонченного вкуса, чем дал нам Растрелли в залах петербургских дворцов. Рядом с ними он кажется увальнем, грубияном и «варваром», но как только он выбирается из внутренних покоев наружу, как только из декоратора – «уборщика покоев» – превращается в архитектора, так он снова единственный мастер, властелин форм, не знающий ни одного соперника, самый обаятельный из всех «зодчих-живописцев». «Варваром» он продолжает оставаться и здесь, но «варварство» это сродни той стихийной мощи, той первобытности и суровой примитивности, которой свойственны народному творчеству и искусству единичных великанов. В этом «варварстве» Растрелли, столь не похожем на западную утонченность, в его кустарности, иногда почти аляповатости, вне всякого сомнения, отразилась Русь, в которой так причудливо и загадочно сочетаются два вечно борющихся начала – Запад и азиатчина.

Всё, сооруженное Растрелли на протяжении своей жизни: великолепные дворцы и роскошные дома, соборы и храмы, парки и сады – и те, что уцелели, и те что были подняты из руин, опаленных войной, вызывают сегодня у нас неподдельное восхищение. Мы уже не мыслим свое существование без них. Ибо они часть полученной нами в наследство духовной и художественной культуры. Это высокое, настоящее искусство.

Литература:

1. Грабарь И.Э. Петербургская архитектура в XVIII и XIX веках;

СПб., Лениздат, 1994.

2. Овсянников Ю.М.: Франческо Бартоломео Растрелли; Л., Искусство, 1982.

3. Козьмян Г. Ф.-Б. Растрелли; Л., Лениздат, 1976.

4. Зодчие Санкт-Петербурга XIX - начала XX века; СПб., Лениздат. 1998.