Новый дворец находился на том самом месте, где стоит Зимний дворец и сейчас, но занимал сравнительно очень небольшое место по набережной Невы. Проект перестройки дворца Растрелли подал императрице еще осенью того же 1732 года и по «апробации» приступил к работам. В новый Зимний дворец вошли дома Апраксина и Кикина, и для того, чтобы оба этих здания спаять в одно целое, Растрелли пришлось воздвигнуть между ними – на углу, выходящем к Адмиралтейству и на Неву, – большой новый корпус, повторенный им и на углу, обращенным к Дворцовой площади. Получилось то сложное, запутанное, смахивающее на целый городок сооружение, которое уже не существует и которое мы знаем по современным картинам и гравюрам. В 1736 году дворец был окончен. Архитектура его носит еще много петровских черт, целиком перешедших от прежних палат, и в ней еще не чувствуется руки будущего чародея елизаветинской эпохи.

Во время работ по расширению и перестройке дворца Растрелли был по заслугам оценен Минихом, в руках которого сосредоточились все строительные дела Петербурга. Но не только Миних оценил дарование и энергию молодого архитектора – его заметил сам Бирон, всесильный фаворит императрицы. Этого было достаточно, чтобы дальнейшая судьба Растрелли была обеспечена. Он был назначен обер-архитектором двора, и Бирон поручил ему постройку трех своих дворцов в Митаве и на его мызах Руенталь и Циппельгоф. Здесь были предприняты первые серьезные поиски нового архитектурного стиля, который окончательно утвердился через полтора десятилетия. Растрелли прожил в Курляндии почти безвыездно несколько лет, ведя непрерывно работы по сооружению бироновских дворцов.

В ноябре 1740 года Бирон был арестован и в апреле следующего года сослан в Пелым. Все его курляндские постройки были приостановлены, и обер-архитектор вызван в Петербург. Несмотря на близость его к бывшему регенту, падение покровителя нисколько не отразилось на его карьере, так как он успел составить себе репутацию первого архитектора своего времени, притом Миних был в силе.

В июне 1741 года принцесса Анна Леопольдовна поручила ему постройку нового деревянного летнего дворца при слиянии Фонтанки и Мойки. В сущности, это была только перестройка старого дворца Екатерины I, но из маленького уютного домика он превратился, в конце концов, в огромнейший, широко раскинувшийся дворец. Анне Леопольдовне не суждено было увидеть его оконченным, и отделан он был уже при Елизавете Петровне. Этот так называемый третий Летний дворец был любимым местопребыванием императрицы, не жалевшей средств на его украшение. Как большинство старых петербургских построек, мы знаем его только по современным рисункам, так как император Павел I велел в 1797 году все снести и построить на этом месте существующий до сих пор Инженерный замок. О деталях и самых точных пропорциях дворца мы можем судить по чертежу архива Министерства двора. Это одна из самых удачных и очаровательных дворцовых построек XVIII века. Если здесь и осталось что-нибудь от старого Екатерининского дворца, то разве лишь отдельные куски, вошедшие в совершенно новую композицию. Расширялся он главным образом в сторону, обращенную к Невскому, и здесь-то удалось Растрелли впервые развернуться и показать свои знания и вкус. В центральном корпусе, заключавшем большой двусветный танцевальный зал, есть уже все те элементы, которые мы встречаем в его поздней архитектуре, в эпоху наибольшего расцвета его гения.

Осенью 1743 года умер Земцов, не успев окончить начатого им весной 1742 года Аничкова дворца, предназначавшегося Елизаветой для Алексея Разумовского. Было выведено уже два этажа, и работы продолжались под присмотром земцовского ученика Дмитриева, а потом под руководством Джузеппе Трезини. Однако вскоре императрица поручила и эту постройку Растрелли, который с 1744 года вел ее до конца уже по своим чертежам. Аничков дворец был окончательно отделан только к весне 1750 году, когда состоялось освящение его церкви. Для отделки дворца императрица Елизавета приказала вывести из Митавского дворца Бирона все ценные вещи. Были даже сняты двери и выломаны различные украшения.

В своем первоначальном виде Аничков дворец не сохранился. Он известен нам лишь по старинным изображениям. О его пропорциях, плане и растреллиевском виде дает ясное представление чертеж главного фасада, сделанный во второй половине XVIII века. В архитектурном отношении он значительно ниже Летнего дворца. Особенно неприятно в нем отсутствие сильного центра, того решительного удара здания, который так любят большие итальянские мастера. Все три ризалита здесь почти однозначащие и разбивают интерес. Однако грех этот, наверное, надо приписать Земцову, а не Растрелли, которому пришлось считаться с уже почти готовыми стенами. Даже сама декорация стен, поскольку она зависела от кирпичной кладки, принадлежала Земцову. Чтобы помочь делу, Растрелли решил совсем уничтожить этот ничтожный центр, перенеся интерес на боковые павильоны. Он поставил по бокам массивные купола, игривые формы которых должны были скрасить и «развеселить» несколько скучный замысел и то же время совершенно изменить взаимоотношение всех частей первоначальной концепции. Купола Аничкова дворца очень любили изображать художники XVIII века, вписывая их в свои перспективные виды Петербурга. При тогдашних невысоких постройках они виднелись со всех концов города и были так же типичны для своего времени, как Петропавловский и Адмиралтейский шпицы. Гораздо лучше самого Аничкова дворца была колоннада, стоявшая на берегу Фонтанки, на высокой рустованной стенке, поднимавшейся прямо из воды.

Начиная с 1744 года, открывается самый блестящий период творчества Растрелли. Все наперерыв стараются обзавестись «настоящим растреллиевским» домом или дачей. Но заполучить его, заваленного дворцовыми делами, оказывалось нелегко, и многие были счастливы, если им удавалось уговорить обер-архитектора сделать хоть чертежик для дома или церкви где-нибудь в дальнем волжском имении. К богомольной царице непрестанно обращались разные монастыри, города и большие торговые села с просьбой прислать «чертеж каким манером строить храм», и Елизавета каждый раз поручала составление проекта Растрелли. Таких случаев сохранилось множество в архивных делах того времени, но, конечно, мастер не мог их сочинять сам – для этого ему надо было бросить все дела, – а поручал составление их своей канцелярии, в которой находился целый штат «учеников» и «за архитекторов». При огромном числе выстроенных им зданий, его собственноручных чертежей сохранилось совсем немного, и даже подписные из них далеко не всегда выполнены им лично.

В его чертежной выработалось множество архитекторов, разъехавшихся потом по всей России и продолжавших обстраивать ее «растреллиевскими» церквами и усадьбами. Имя этого легендарного человека передавалось из уст в уста и стало нарицательным. То было первое имя художника, которое узнала вся Россия, и искусство его – первое, которому суждено было перешагнуть за пределы дворцов и барских палат и войти в жизнь если не всего народа, то, по крайней мере, очень широких масс.