О этическом «кодексе строителя коммунизма» церковники выражаются так, что будто бы он целиком заимствован из Нагорной проповеди. Вовсе нет, ибо это этический идеал, дошедший до большевиков по революционной линии именно от масонов и декабристов. Что касается православных, то духовные качества многих их лучших представителей вовсе не следствие пребывания в «лоне церкви». Они были бы такими будучи и буддистами, и мусульманами, и вайшнавами; они составили бы честь любой церкви вне зависимости от ее догматики.

АСПЕКТЫ ОБРАЗА

В РОМАНЕ ЧЕРНЫШЕВСКОГО

Легенда о Ленине сложена в материалистическом ключе: атеист, поклонник науки (хотя при этом ни в грош не ставил интеллигенцию) и ярый сторонник народного просвещения, и т.д. Потому нам нужно поискать истоки этой легенды (да и была ли легенда?) ближе. Искусные софисты добывают образ революционера-подлеца из «Бесов» Достоевского, из Бердяева, И. Ильина, Наживина и др. Но это предвзятые источники, за исключением «Бесов». Бесы относятся не к революционеру ленинского типа, но к определенному классу людей (Бакунин, Нечаев, Перовская), который мы можем охарактеризовать словом «разрушитель», а христианин с его убогой парадигмой поименовал бы: бесы, сатанисты. Достоевский, по всей видимости, имел столкновение с одним или несколькими типажами такого рода, и воспользовался «нечаевщиной», чтобы обрисовать этот тип и предостеречь менее знающих о нем. Именно о таких людях писал Наживин в «Распутине»:

«Мы все знали святых революционеров. Как не далеки они от нас, людей с опаленными крыльями, все же мы не можем не сказать о них с умилением: да, это были светлые дети Божии. И на наших глазах пьяные матросы и проститутки, подлые карьеристы и беглые каторжники вырвали у них из слабых рук светлое знамя и сказали: «Это знамя понесем теперь жизнью мы». И тотчас же открылись смрадные вертепы чрезвычаек, реками полилась человеческая кровь, и содрогнулась земля от неслыханных преступлений. Все содержание истории представляется мне борьбой Темных за господство. И для борьбы этой они готовы принять какое угодно знамя: Любовь, Родина, Нация, Интернационал, Бог, Справедливость, Империя, все что угодно… Темные Каины владеют жизнью, и все усилия Светлых победить их в течении тысяч лет ни привели ни к чему. Мир – какой же возможен между ними мир? Мир может быть куплен только ценой отказа Светлых от того, что их светлыми делает…»

Да, разрушители превосходно умеют обращать самые священные понятия на службу «мировой закулисе» (И. Ильин). «Бес» Достоевского – иезуит, рядящийся под любое обличие, использующий любые понятия для целей мирового зла, и это определение не подходит для революционера.

Есть произведение, бросающее более яркий свет на истоки революционера ленинского типа – «Что делать» Чернышевского. Образ Рахметов, «орла», парящего в недоступной для смертных идеальной выси, практически усвоен ленинской школой.

Итак, Рахметов. Он полный материалист, и, как говорит Платон, верит лишь в то, что можно обнять руками. Он служит не Богу, но человечеству. Масон бы сказал, что и он служит Богу, ибо человечество божественно в своей ультимативной сути, в далеком идеале, ибо Бог в людях.

Питается Рахметов едва ли не одним мясом, что обнаруживает досадный парадокс в мировоззрении Чернышевского: служить людям и не чувствовать никаких угрызений совести от уничтожения животных. Масоны же видели Бога во всем живом, они в большинство придерживались вегетарианства. Мясо, ко всему, дурно влияет на определенные тонкие свойства человеческого разума, особенно, на творческие способности высшего религиозного плана, но Рахметову-Чернышевскому это не нужно.

В самом деле, Рахметов – это Чернышевский в мечтах о самом себе. Рахметов без Бога, он атеист, но – альтруист, жертва во имя Блага людей. Он жертвует всем: здоровьем, деньгами, любовью. Таковы же лучшие из революционеров, чутко в молодости воспринявшие этот романтический образ и воплотившие его в себе. К ним, прошедшим царскую каторгу и оставившим на ней свое здоровье, не имевших никаких стяжательных инстинктов и жертвовавших имущество во имя революции, не заводившим семей, потому что не желали иметь препятствий для дела – к ним, как ни к кому другому, относится этот образ.

Рахметов – аскет. Он имеет еще плотские влечения, но успешно подавляет их для чего-то высшего. Он сгусток воли, проходящий испытания через тренировки и опасные эксперименты, типа лежания на гвоздях. А ведь большевикам никак не отказать в упорной воле!

Рахметов увлечен наукой и философией, и в ментальном титаническом марш-броске обретает нужное образование в 2 года. Конечно, это эзрац-образование, но ведь самое важное – это знать основы, остальное приложится.

Рахметов – идеал большевика, раскрытыми глазами глядящего на мир и желающего ему изменений для Пользы. Рахметов и тщательно выписанные Кирсанов, Лопухов и Вера Павловна выросли из массы «добрых и честных людей», но они в ней, «Как теин в чаю…», «соль земли», словами Христа. Они есть представители типа «обыкновенных порядочных людей нового поколения», которое и совершило революцию. Да, у них вырвали знамя из рук, но они подняли страну и мир на новую высоту.

Один их столпов романа – равноправие женщин. Женщина и мужчина созданы друг для друга, и для них очень важно найти друг друга. Чернышевскому очень бы подошла платоновская версия «двух половинок», но он тщательно избегает всех сравнений и мыслей «старого мира». Для обретения гармонии нужен союз мужчины и женщины, он же возможен только при равноправии женщины. Большевики подхватили эту идею и успешно применили ее в Новой России: «семья – ячейка общества» и «равноправие женщин», по Чернышевскому.

Правда, материализм автора ставит новый союз в опасный тупик. В «золотом веке», в «четвертом сне Веры Павловны», когда установилось равноправие и все устроилось наилучшим образом для счастливой жизни и общественного творческого труда, мужчине и женщине только и остается высшей радости, как заниматься любовью в уединенных комнатах. Тут бы и я воскликнул вместе с критиками того времени, что это попросту безнравственно. Безнравственно потому, что высшее творчество и высшая бесполая любовь, платоническая любовь, поднимающая людей до божественности, были сокрыты для Чернышевского, материалиста и атеиста.

Александр II выключил Чернышевского из общественной жизни, как должен был быть выключен в свое время во Франции Жан Жак Руссо, ибо «Новая Элоиза», на которую ссылается Чернышевский, как на прототип «Что делать», в свое время стала ступенью к великой французской драме. В свое время Руссо дал дорогу к власти полчищам нигилистов, обескровивших Францию, истребивших лучших ее людей. Чернышевский при всей своей хорошести мог и дал дорогу нигилистам, социалистам и прочим, что привело к террору, убийству царя и печальному завершению огромного блока реформ, проводимых Александром II. Эксперименты с швейными мастерскими, что тысячами были собезьянничаны у Чернышевского, также не удались, ибо одно дело фантазировать, другое воплощать фантазии в мало подходящем для этого продувном как бестия и жестоком мире. Для этого нужно быть фокусом, организатором, идейным вдохновителем, оригиналом, и те, кто копируют, а не идут своим путем, обречены на неудачу, потому что лишены высшего огня, притягивающего людей. Это было тогда, это будет даже в «золотом веке».