Имея возможность часто собирать общественные собрания, индейцы добились большого порядка и благопристойности в их проведении. Старики сидят в передних рядах, воины в следующих, а женщины и дети в самых задних. Дело женщин пристально наблюдать за тем, что происходит, запечатлевать все в памяти (так как у них нет письменности) и передавать это своим детям. Они как бы являются летописью собраний и передают из поколения в поколение соглашения, заключенные сто лет назад. Если мы сравним их сведения с нашими записями, то всегда найдем их точными. Тот, кто собирается говорить, встает. Остальные хранят молчание. Когда говорящий садится на место, ему дается пять или шесть минут для того, чтобы сосредоточиться, и, если он пропустил что-нибудь из того, что намеревался сказать, или хочет что-нибудь добавить, он снова может подняться и сказать. Перебивать другого, даже в общей беседе, считается в высшей степени неприличным. Как это отличается от поведения благовоспитанной английской палаты общин, где редкий день проходит без какого-нибудь беспорядка, что заставляет председателя кричать до хрипоты, призывая к порядку. Как это отличается от способа беседы во многих изящных салонах Европы, где, если вы не произнесли свое суждение с большой скоростью, вас перебьют на полуслове нетерпеливой болтовней те, с кем вы разговариваете и никогда не дадут докончить вашу фразу! Вежливость этих туземцев в разговоре приводит к крайности, так как не разрешает им противоречить или отрицать то, что утверждается в их присутствии. С помощью этого средства они избегают пререканий, но зато становится трудным узнать, что у них на уме и какое впечатление вы производите на них. Все миссионеры, которые пытались обратить их в христианство, жаловались на это, как на одну из трудностей своей миссии. Индейцы внимательно слушают, когда им объясняют истины евангелия, и делают свои обычные знаки согласия и одобрения, и вы думаете, что все дошло до их сознания. Ничего подобного. Это только вежливость.

Шведский священник собрал вождей индейцев Сусквеханны, произнес проповедь, познакомив их с основными историческими фактами, на которых основана наша религия, как то: грехопадение наших прародителей, которые съели яблоко, пришествие Христа, чтобы искупить зло, его чудеса и страдания и т. д. Когда он кончил, поднялся индейский оратор, чтобы поблагодарить его. "То, что вы нам рассказали - сказал он, - очень хорошо. Действительно, очень плохо кушать яблоки. Гораздо лучше сделать из них сидр. Мы очень обязаны вам за то, что вы были настолько добры, что пришли так далеко и рассказали нам то, что вы слышали от своих матерей. В самом начале наши отцы имели только мясо животных для своего существования, а если охота была неудачной, то они голодали. Двое наших молодых охотников, убив оленя, разожгли в лесу огонь, чтобы поджарить его. Когда они уже совсем собрались удовлетворить свой голод, они увидели, как прекрасная молодая женщина спустилась с облаков и села на том холме, который вы видите там, между Голубыми горами. Они сказали друг другу, что это дух, который, наверное, услышал запах жареной оленины и захотел съесть кусок; давай дадим ей немного. Они угостили ее языком, ей понравился его вкус и она сказала: "Ваша доброта будет вознаграждена, прийдите на это место через тринадцать лун, и вы найдете нечто очень ценное для вашего пропитания и для пропитания ваших детей до последнего поколения." Они так и сделали и, к своему удивлению, нашли растения, которых они никогда раньше не видели и которые с тех древних времен постоянно выращиваются у нас к нашему большому благу. Там, где ее правая рука коснулась земли, они нашли маис, там, где ее левая рука коснулась земли, они нашли фасоль, а там, где она сидела, они нашли табак." Добрый миссионер почувствовал отвращение к этой пустой сказке и сказал: "То, что я вам рассказал, было святой истиной, а то, что вы говорите, только небылица, вымысел и ложь". Оскорбленный индеец ответил: "Мой брат, мне кажется, что ваши друзья не дали вам достаточного образования, они не достаточно хорошо обучили вас правилам общепринятой вежливости. Вы видели, что мы понимаем эти правила и пользуемся ими и поэтому верим всем вашим рассказам, почему же вы отказываетесь поверить нашим?" Когда кто-нибудь из индейцев приходит в наши города, наши люди способны собираться толпой вокруг них, разглядывать их и беспокоить их, тогда как они хотят быть в одиночестве; они считают это большой грубостью и результатом недостатка в обучении правилам вежливости и хорошим манерам.

"В нас - говорят они, - столько же любопытства, сколько и в вас, и когда вы приходите в наши селения, мы, по возможности хотим посмотреть на вас; но для этой цели мы прячемся в кустах, мимо которых вы должны проходить, и никогда не навязываем вам своего общества".

Чтобы войти в чужое селение, у них тоже имеются свои правила. Считается невежливым, если во время путешествия чужестранец внезапно войдет в деревню и не даст никакого уведомления о своем приближении. Поэтому, как только они доходят до того места, откуда их могут услышать, они останавливаются там и кричат до тех пор, пока их не пригласят войти. Обычно два старика выходят к ним и вводят их в селение. В каждой деревне есть свободное помещение, называемое "дом чужеземца". Здесь их помещают, а старики ходят от хижины к хижине и оповещают жителей, что пришли чужестранцы, которые, возможно, голодны и устали; и каждый посылает им то, что он может дать из пищи, и шкуры, чтобы было на чем спать. Когда странники подкрепятся и отдохнут, им приносят трубки и табак; и только тогда, а не раньше, начинается разговор, задаются вопросы, кто они, куда идут, какие новости и т. д.; обычно разговор кончается предложением услуг, если странникам нужен проводник или что либо еще необходимое для продолжения путешествия; за услуги не требуется никакого вознаграждения. Такое же гостеприимство, которое считается у них основной добродетелью, существует и между отдельными людьми, сообщил мне переводчик Конрад Вейер и привел следующий пример. Он жил среди Шести Наций и хорошо говорил на языка могауков. Когда он ехал в страну индейцев, чтобы отвезти послание нашего правительства совету в Онондага, он заехал в дом Канассетого, своего старого знакомого, который обнял его, расстелил для него меха и поставил перед ним вареные бобы с олениной и смешал ром с водой для питья. Когда он подкрепился и зажег свою трубку, Канассетого начал беседу, спросил его, как он жил те многие годы, пока они не виделись, откуда он теперь едет, какова цель путешествия и т. д. Конрад ответил на все его вопросы, и когда разговор начал сникать, индеец, чтобы продолжить его сказал: "Конрад, ты долго жил среди белых людей и кое что знаешь об их привычках; я иногда бываю в Олбени и наблюдаю, что раз в семь дней они закрывают свои магазины и собираются все в большом доме; скажи мне, для чего?" "Они собираются там, - ответил Конрад, - чтобы послушать и поучиться хорошим вещам." "Я не сомневаюсь, - сказал индеец, что именно так они тебе и сказали, они и мне сказали то же самое, но я сомневаюсь, что они говорят правду, и я тебе скажу, почему. Недавно я приехал в Олбени, чтобы продать шкуру и купить одеяла, ножи, порох, ром и прочее. Вы знаете, что я обычно имею дело с Гансом Хансоном, но на этот раз мне захотелось обратиться к другим купцам. Тем не менее я сначала зашел к Гансу и спросил, сколько он может дать мне за бобра. Он сказал, что не может дать мне больше четырех шиллингов за фунт, "Но, - сказал он, - сейчас я не могу говорить о делах; сегодня такой день, когда мы встречаемся все вместе и учимся хорошим вещам, и я иду на это собрание". Я подумал про себя: так как я не могу сегодня заняться делом, то почему бы мне тоже не пойти на это собрание, и я пошел с ним. Там стоял человек в черном, и что-то сердито говорил собравшимся. Я не понял, что он говорил, но, заметив, что он все время смотрел на меня и на Хансона, я решил, что он сердится, что я здесь; поэтому я вышел, сел около дома и зажег трубку, ожидая, когда кончится собрание. Мне показалось, что человек упомянул что-то вроде бобра, и я предположил, что, возможно, это было причиной их собрания. Поэтому, когда они вышли, я обратился к своему купцу: "Ну, Ганс, - сказал я, - надеюсь ты согласишься дать больше четырех шиллингов за фунт". "Нет, сказал он, - я не могу дать тебе столько, я не могу дать больше трех шиллингов и шести пенсов". Потом я говорил с несколькими другими торговцами, но все они пели одну и ту же песню - три шиллинга и шесть пенсов. И мне стало ясно, что мое предположение было правильным: как бы они не притворялись, что собираются поучиться хорошим вещам, настоящая их цель - посовещаться, как бы обмануть индейцев в ценах на бобров. Подумай немножечко, Конрад, и ты согласишься. Если они так часто встречаются, чтобы поучиться хорошим вещам, то уж пора им чему-нибудь научиться. Но они все равно невежественны. Вы знаете, как мы поступаем. Если белый человек, путешествуя по нашей стране, зайдет в одну из наших хижин, мы все обращаемся с ним так, как мы с вами; мы высушиваем его одежду, если он промок, мы согреваем его, если он замерз, даем ему мясо и питье, чтобы он мог утолить свой голод и жажду; мы расстилаем для него хорошие меха, чтобы он мог отдохнуть и поспать; и мы ничего не требуем взамен. Но если я прийду в дом белого человека в Олбени и попрошу еды и питья, жители скажут: "Где твои деньги?", и если у меня их нет, они скажут: "Убирайся отсюда, индейская собака". Вот видишь, они еще не усвоили даже таких незначительных хороших обычаев. А нам, чтобы знать их, не надо собираться на собрания, потому что наши матери обучили нас этому, когда мы еще были детьми. Поэтому невозможно поверить, что их встречи, как они говорят, устраиваются для обучения хорошему, они просто сговариваются, как обмануть индейцев в ценах на бобров".