В 1783 году был издан указ «О вольном книгопечатании», дававший право на открытие частных типографий. Для издания бесцензурных книг открыл свою типографию А.Н.Радищев, которого впоследствии за книгу «Путешествие из Петербурга в Москву» Екатерина назвала «бунтовщиком хуже Пугачева». Радищев был заключен в Петропавловскую крепость.

Арест и заключение Новикова и Радищева – первые в истории России аресты за неугодную правительству книгу. При Павле 1 множество иностранных книг было запрещено к ввозу, тысячи книг – сожжены. В 1804 году принят первый цензурный устав. С 1807 года, параллельно с официальной цензурой Министерства народного просвещения стала развиваться особая цензура тайной полиции. Все эти факты лишь подтверждают ту огромную роль, которую с конца XVIII века стала играть книга в России (разумеется, речь идет о просвещенном дворянском обществе, крепостные крестьяне в большинстве своем были неграмотны, а простые люди довольствовались лубочными религиозными изданиями).

Несмотря на все большее свирепствование цензуры (а при Николае 1 Россия вообще превратилась в полицейское государство), XIX век был назван «золотым веком русской литературы». В нем творили Пушкин, Лермонтов, Гоголь и многие другие выдающиеся писатели, поэты и литературные критики. Росла численность пишущей и читающей публики. Период политической реакции стал временем расцвета искусства, и прежде всего искусства слова.

Неудивительно, что уже к середине XIX века в России cложилось особое отношение к печатному слову (в первую очередь, к художественному). Интеллигенция, активно читающая и пишущая, исполняла роль, отводимую в гражданском обществе оппозиции. В связи с длительным существованием цензуры, отсутствием политических партий литературное творчество несло исключительную идеологическую нагрузку. Оно оставалось единственной возможностью выразить взгляды, отличные от официальных. При этом авторы нередко прибегали к эзопову языку, что создало особую практику вдумчивого чтения, чтения между строк. Читатель стремился извлечь из текста нечто, не сказанное писателем прямо в силу цензурных ограничений, а «зашифрованное» им так, чтобы можно было понять намек, то есть значительно больше непосредственно напечатанного. Тем самым подобное чтение становилось в значительно большей мере творческим актом, диалогом, в котором читатель играет весьма активную роль. Статус «серьезной» литературы на протяжении более чем столетия оставался в России таким высоким именно в связи с ее обращением в художественной форме к таким проблемам, которые в литературе ни в одной стране мира не обсуждались. Это же обстоятельство придало особый статус и литературно-художественной критике, статус, сохранившейся до середины 90-х годов ХХ века.

Конечно же, это касалось далеко не всех читателей. Массовое чтение отнюдь не сводилось к потреблению изданий, носивших на себе печать той или иной идеологии, выражавших ту или иную социальную тенденцию. Говоря о русской культуре и о традиции вдумчивого чтения, о традиции отношения к книге, как к большой ценности (только русские люди в течение всей своей жизни собирают «домашнюю библиотеку», на Западе это не принято), очевидно, большинство исследователей имеют в виду наиболее интеллектуально нагруженные слои общества.

Книга в ХХ веке

После Февральской революции социальная роль книги в российском обществе не просто возросла, как в конце XVIII века, а резко изменилась. Практически единственным достижением Временного правительства было введение относительной свободы печати, в связи с чем резко возросло количество изданий. Роль печатного слова как оппозиции существующему режиму и его идеологии потеряла свою актуальность, так как реально появились политические свободы. Каждая партия должна была сконцентрировать внимание на «себе», своей программе. И литература, издаваемая в то время, носила ярко выраженный агитационный характер. Это были не книги, даже не журналы, а газеты, листовки. И спрос на книги тоже изменился. Книготорговец из Горловки сообщал, что среди рабочих «поразительный спрос на книги, причем лубок и духовное не берут, требуют политические».[10]

Когда к власти пришла партия большевиков, одним из первых ее законодательных актов был Декрет о печати (27.10.1917), по которому контрреволюционные органы печати подлежали закрытию. И дальше все 70 лет советской власти шла попытка сформировать нового человека, и главную роль в этом должна была играть книга.

В самые первые годы советской власти особое внимание уделялось изданию книг, адресованных низовому читателю. Для этого создавались специальные издательства: «Безбожник», «Красная новь», «Долой неграмотность». Все решения в этих издательствах о том, что издавать или не издавать принимались по команде АГИТПРОПа.

В 1919 году была в первый раз проведена централизация издательского дела, так как стояла задача создать новую книгу для всего советского общества. Кто же должен был ее создавать? Ведь книга ни в коем случае не должна была противоречить идеологии советской власти. Единомыслие должно было быть полным. Поэтому шла борьба за писателя, художника, деятеля искусства, стоявшего на платформе советской власти, но имевшего свою точку зрения по тому или иному вопросу. Ленинская фраза «Кто не с нами, тот против нас» говорит сама за себя. Подобной идеологизации до революции общество не знало. Была цензура, не допускающая какие-то книги к печати, но такого, чтобы любой писатель, художник, критик должен, именно должен славить существующую власть, такого не было никогда. Не потребитель (читатель), а директивные органы определяли характер книжного выпуска.

Конечно, были и успехи в распространении культуры, в книгопечатанье, в книгоиздательской деятельности. В 1920 году из тысячи человек грамотными были только 320[11], то есть 68% населения России было неграмотным. Это проблема была довольно быстро разрешена, и книги стали издаваться больше чем на 100 языках. Было создано несколько новых алфавитов для народностей, не имевших до революции письменности вообще. Известен успех, достигнутый в издании детской книги в издательстве Клячко Л.М. И в целом, не одно поколение советских людей было воспитано на многих прекрасных книгах советских писателей. Классики издавались и переиздавались миллионными тиражами. Но насколько выпускаемая литература удовлетворяла потребности населения, способствовала ли преодолению свойственной советскому обществу закрытости, стала ли книга, по выражению Д.С.Лихачева «самым ответственным представителем культуры всей страны»[12]? Почему в 1939 году академик В.И.Вернадский сказал, что «свой народ революция не допустила реально пользоваться книгопечатаньем»[13]? На все эти вопросы весьма оригинальным способом попытался ответить А.Кончаловский[14], поставив любопытный социальный эксперимент. Жителям деревни, где снимался фильм, он задавал три вопроса, среди них «Знаете ли вы Пушкина?». Оказалось, что Пушкина знают всего 30% населения. Немногим более ста лет назад, при установлении памятника Пушкину, собравшаяся толпа народа недоумевала, почему такая честь оказывается статскому советнику? Прогресс вроде бы налицо, но темпы его не соответствуют ни требованиям времени, ни затраченным усилиям, так как многие годы Пушкина переиздавали огромными тиражами, его стихами открывались буквари и хрестоматии. А в результате между Пушкиным и народом пролегла межа, так до конца и не преодоленная усилиями советских издательств. Корень зла, говорят исследователи, в государственной монополии на печатное слово, в излишней идеологизации книгоиздания. Вместо того чтобы рассказать и показать людям красоту пушкинской поэзии, говорилось о том, как Пушкин ненавидел самодержавие и всеми силами боролся за освобождение народа. Вот в чем главная ошибка. Книга не может быть только общественным явлением, нельзя насильственно внедрять ее в массы. Только «интимный» характер потребления книги ведет к активному диалогу создателя произведения и читателя в режиме «от сознания к сознанию», а результатом такого прочтения книги является взрыв творческого воображения человека.