В 1635 году объявлена была Испании война, от исхода которой, как заявлял Ришелье зависели "порабощение или свобода всей Европы". Второй год войны чуть было не оказался роковым и для кардинала и для его политических видов. Испанцы вторглись в Пикардию и только по соб­ственной вине не овладели Парижем, но не сумели вос­пользоваться одержанными успехами и дали французам вре­мя оправиться. Военное счастье стало после того склоняться на сторону Франции, но государственные расходы ее все более возрастали и к концу 1639 года королевское казна­чейство совершенно опустело. Главноуправляющий министер­ством финансов объявил, что "чаша исчерпана до дна". Тяжесть налогов, особенно угнетавшая крестьян, вызвала в Нормандии восстание "босоногих", которое было подавлено с беспощадной суровостью. Следует заметить, что кардинал не особенно смущался жалобами народа на тяжесть податного обложения. Он говорит в своем "Политическом завещании":

"Все государственные деятели знают, что излишнее благосо­стояние только вредит народу, вызывая у него стремление, забывать верноподданнические свои обязанности . Благора­зумие не дозволяет освобождать от налогов податное сосло­вие, которое утратило бы тогда наглядное внешнее доказа­тельство подчиненного своего положения . Крестьян можно сравнить с мулами, до такой степени привыкшими к ноше, что долгий отдых вредит им более, чем работа . С другой стороны необходимо, впрочем, сообразовать тяжесть вьюка с силами животного. Подобным же образом следует отно­ситься и к налогам, взимаемым с народа".

В 1640 году вспыхнуло в Португалии и Каталонии восстание против испанского владычества. Благодаря этому перевес решительно склонился в пользу Франции и ее союзников; Португалия окончательно отделилась от Испании, а Каталония в 1642 году отдалась под покровительство Людовика XIII, провозгласив его графом барселонским и руссильонским. Герцог лотарингский вынужден был заклю­чить мир, по которому Франция и приобрела часть Лотарингии. Уже с 4 мая 1641 года Ришелье начал также с австрийским домом переговоры, закончившиеся, однако, лишь через три года после его смерти, а именно в 1645 году, Вестфальским миром.

В июле месяце 1642 года скончалась в Кельне мать Людовика XIII Мария Медичи, тщетно умолявшая Ришелье дозволить ей вернуться во Францию. Сам кардинал пережил ее лишь несколькими месяцами. Он умер 4 декабря 1642 года, объявив на прощание Людовику XIII: "Теперь песенка Испании спета".

Ришелье оставил Францию могущественным и прочно централизованным государством, обладавшим хорошо орга­низованной армией, сильным флотом и значительными го­сударственными доходами. При нем французы утвердились в Гвиане и в Вест-Индии, вернули себе Канаду, овладели островом Бурбоном и завели колонии на Мадагаскаре. Вме­сте с тем кардинал очень интересовался французскими по­селениями в северной Африке на алжирском берегу и на­меревался устроить поселения также в Тунисе. Для укреп­ления авторитета верховной власти упразднены были должности коннетабля и генерал-адмирала. Тем не менее, Ришелье не удалось совершенно уничтожить систему продажи государственных должностей. Напротив того, возраставшая потребность в деньгах, зачастую побуждала его создавать новые должности. Так, он увеличил число парламентских советников, причем, продавая патенты преимущественно сво­им сторонникам, убивал, как говорится, одним камнем двух воробьев.

В заслугу Ришелье надо поставить также и заботы об улучшении образования французского юношества. В 1636 году он основал Королевскую Академию с двухлетним кур­сом для подготовления молодых людей к военной и дипломатической службе. В 1640 году были основаны еще одна академия и Королевская коллегия для французского и ино­странного дворянства. По мнению Ришелье, к изучению так называемых гуманитарных наук надлежало допускать срав­нительно лишь немногих избранных. Знакомство с этими науками он считал безусловно вредным для людей, которым предстояло заниматься земледелием, ремеслами, торговлей и т. п., а потому высказывался в пользу сокращения числа классических коллегий и замены их двух — трехклассными реальными училищами, в которых молодые люди, приго­товляющиеся к торговле, ремесленному труду, военной службе в унтер-офицерских чинах и т. п. получали бы необходимое образование. Лучших учеников он хотел переводить из ре­альных школ в высшие учебные заведения. Смерть помешала Ришелье выполнить эту программу преобразования француз­ских учебных заведений.

Прибегая к суровым мерам, чтобы восстановить уваже­ние к закону и уверяя Людовика XIII в необходимости устранить лицеприятие в судах, Ришелье на самом деле обращался с правосудием довольно бесцеремонно. Он до­пускал суд правый и нелицеприятный лишь в тех случаях, когда это согласовалось с его собственными видами. Про­цессы против политических противников и личных врагов кардинала обставлялись сплошь и рядом так, что о ка­ких-либо гарантиях беспристрастия не могло быть и речи. Даже в случаях действительной виновности противников Ри­шелье приговоры над ними имели скорее характер судебных убийств, чем законной кары. Нарушение правосудия носило зачастую характер вопиющей несправедливости, наглядными образцами которой могут служить процессы де-Ту и Урбана Грандье.[7]

Друг и приятель Сен-Марса, де-Ту, не принимал уча­стия в заговоре и даже старался отклонить обер-шталмейстера от преступных его интриг. Правда, что, зная о них, он все-таки не счел уместным донести на своего друга. Объясняя на суде причины, по которым он не сделал этого, де-Ту показал: "Я узнал о договоре, заключенном с Испанией, из рассказа самого Сен-Марса, сообщившего, что договор вступает в силу лишь в том случае, если фран­цузские войска в Германии потерпят поражение. Войска наши постоянно одерживали победы, а потому не было настоятельной надобности изменять другу для спасения го­сударства от воображаемой опасности. К тому же у меня не было фактических доказательств справедливости доноса и если б виновные не пожелали добровольно сознаться, суд был бы вынужден приговорить меня к тяжкому наказанию за клевету”.

Многие из судей, находя доводы эти основательными, были расположены оправдать де-Ту, но Ришелье требовал вследствие особых соображений, чтоб этот несчастный юноша был подвер­гнут смертной казни. Один из клевретов кардинала Лобардемон отыскал в архивной пыли декрет Людовика XI, предписывав­ший карать наравне с главными зачинщиками всех, кто, зная о договоре, не довел о нем безотлагательно до сведения прави­тельства. Декрет этот никогда не применялся даже в царство­вание самого его автора, но это не помешало судьям подчи­ниться воле кардинала и приговорить де-Ту наравне с Сен-Марсом с обезглавлению.

Враги Ришелье уверяют, будто он сказал: "Де-Ту—отец включил мое имя в свою историю, я же включу имя его сына в мою". Действительно в XXIV книге истории, со­ставленной де-Ту, говорится о безнравственной жизни Антуана дю-Плесси Ришелье, носившего прозвище монаха, так как он действительно был расстригой. Несмотря на злопа­мятность кардинала и мстительный его характер, трудно предположить, однако, чтоб Ришелье руководился в данном случае чувством мести. Гораздо правдоподобнее допустить, что он хотел казнью де-Ту навести ужас на своих против­ников. Сам кардинал в своих мемуарах проводит ту мысль, что там, где дело идет о политических преступлениях, правительство ни под каким видом не может щадить своих противников. Отвадить от этих преступлений можно лишь в том случае, если виновных непременно будет постигать строжайшая кара. "Для достижения такого результата не следует останавливаться даже перед такими мероприятиями, от которых могут страдать невинные".