Благодаря счастливой случайности кардинал своевременно узнал об угрожавшей опасности. Граф Шале в беседе с приятелем рассказал о предположении умертвить кардинала. Об этом было сообщено Ришелье, с пояснением, что премьер обязан спасением жизни именно самому графу. Объяснив­шись с неосторожным заговорщиком, кардинал признал воз­можным пощадить как его, так и принца Гастона, давшего при этом случае королю обещание жениться на девице Монпансье и полюбить Ришелье всем сердцем". Людовик XIII лично съездил в Блуа, чтобы арестовать побочных своих братьев Вандомов. Тем временем принц Гастон, из­менив только что данному слову, начал деятельно готовиться к вооруженному восстанию, о чем кардиналу было немед­ленно донесено.

Многие заговорщики, в том числе граф Шале, нару­шивший из любви к герцогине Шеврез клятву не вмеши­ваться более в интриги против кардинала, были арестованы. Шале поплатился за вторичное участие в заговоре жизнью. Принц Гастон, в качестве ближайшего наследника престола, остался безнаказанным. Впрочем, он до такой степени стру­сил, что беспрекословно женился на девице Монпансье и выдал кардиналу всех своих единомышленников, не исклю­чая и Анны Австрийской. В награду за такую откровенность король пожаловал Гастону герцогства орлеанское и шартрское, графство Блуа и большую пенсию, благодаря которой ежегодные его доходы стали превышать миллион ливров (около 2 млн. руб.).

Людовик XIII заставил свою супругу явиться в заседание государственного совета. Там с горькой усмешкой бросил он ей в лицо обвинение в том, что она, при жизни одного мужа, уже собиралась выйти за другого. Королева, пожимая плечами, возразила, что слишком мало выиграла бы при такой перемене, а затем залилась слезами и вышла. Над ней был учрежден строжайший надзор и сверх того ей было запрещено в отсутствие короля принимать в своих апартаментах лиц мужского пола.

Кардинал Ришелье получил разрешение содержать для лич­ной охраны стражу из пятидесяти мушкетеров. Впоследствии признано было необходимым увеличить численность ее до трехсот человек.

Четыре года спустя враги кардинала чуть было не одер­жали над ними верх. Ришелье убедил Людовика XIII при­нять начальство над действующей армией в Савойе. Мария Медичи, не ладившая уже в то время с кардиналом, ре­шила не расставаться с сыном и доехала вместе с ним до Лиона. Там она отказалась следовать далее и объявила, что здоровье короля может подвергнуться большой опасно­сти в зараженных чумою местностях, чрез которые должна была проходить французская армия. Обвиняя кардинала в готовности ради личных своих целей жертвовать драгоцен­ной жизнью короля, она требовала, чтобы Людовик XIII, достигший уже тем временем Гренобля, немедленно вер­нуться в Лион.

Король, уступая настояниям матери, действительно вер­нулся к ней из армии и захворал до такой степени серьезно, что Мария Медичи, Анна Австрийская и герцог Гастон начали уже считать себя полными хозяевами Франции. Они ошиблись, однако, в расчете, так как Людовик XIII совер­шенно неожиданно выздоровел. Тогда Мария Медичи, искусно сыграв роль нежной матери, выманила, при содействии Анны Австрийской, почти не отходившей от постели своего мужа, у больного короля обещание расстаться с Ришелье. Бесхарактерный король, по обыкновению, уступил слезным мольбам и упрекам своей матери и жены. Тем не менее, согласие было вынужденное, и он на самом деле не рас­полагал выполнить свое обещание.

По возвращении двора в Париж королева-мать не за­медлила в этом убедиться. Вообще не отличаясь сдержан­ностью, она пришла в величайшее негодование и решила поставить ребром вопрос об отставке кардинала. Ришелье все еще занимал должность главного управляющего Марии Медичи, а его племянница Комбале, числилась при ее особе старшей камер-юнгферой. Королева-мать отрешила их обоих от этих должностей, объявив им вместе с тем в весьма резкой форме свою немилость. Людовик XIII умолял свою мать хоть временно примириться с первым министром, обещая ей при первой возможности уволить Ришелье в отставку. Как будто соглашаясь уступить просьбам державного сына, она пригласила Ришелье и его племянницу в Люк­сембургский дворец и обещала там с ними официально примириться. Не только сама Мария Медичи, но и все придворные думали, что Ришелье не сможет удержаться в должности первого министра. Апартаменты королевы-матери в Люксембурге наполнились посетителями, тогда как при­емная кардинала совсем пустовала.

В день, назначенный Марией Медичи для официального примирения с Ришелье, Людовик XIII пешком отправился в Люксембургский дворец, где застал свою мать за туалетом. Она начала совершенно спокойно беседовать с ним о го­сударственных делах. В это время доложили о прибытии г-жи Комбале. Племянница кардинала смиренно упала к ногам Марии Медичи, прося о возвращении ей высочайшего благоволения.

Королева-мать при виде бывшей своей камер-юнгферы пришла в такую необузданную ярость, что обрушилась на нее с грубой площадной бранью. Людовик XIII, для которого эта безобразная сцена была совершенно неожиданной, сперва пытался напомнить матери ее обещания, но, убедившись в невозможности прервать поток оскорблений, сыпавшихся из уст ее, вывел обливавшуюся слезами г-жу Комбале из убор­ной. Затем он вернулся к матери и снова принялся ее увещать, напоминая, что племянница кардинала явилась во дворец по приглашению ее величества, и что объяснение с яви должно было привести к совершенно иному результату. Мария Медичи оправдывалась, утверждая, что увлеклась не­навистью к г-же Комбале, присутствие которой в придворном штате навряд ли может быть признано безусловно необхо­димым для блага государства. "Иное дело кардинал, с ним, разумеется, я стану говорить совершенно иным языком",— добавила она.

Вскоре затем явился и Ришелье. Преклонив перед Ма­рией Медичи одно колено, он приветствовал ее изъявлением глубочайшей покорности и преданности. Мария Медичи прервала речь кардинала милостивым приглашением встать, но бешеный нрав восторжествовал и на этот раз над благими намерениями. Королева-мать в конце своей беседы обошлась с Ришелье совершенно также, как с его племян­ницей, т. е. выгнала его из уборной, запретив когда либо являться к себе на глаза.

Кардинал вынужден был удалиться и считал дело свое окончательно проигранным. Собираясь уехать из Парижа, он приказал уже укладываться, но по совету преданных ему лиц, в том числе и Сен-Симона, состоявшего тогда фаво­ритом при Людовике XIII, явился вечером в тот же день к королю в Версаль. Король чрезвычайно милостиво принял своего первого министра, а на другой день победа, одер­жанная Ришелье над королевой-матерью, стала до такой степени очевидной, что придворные не замедлили снова откочевать из зал Люксембургского дворца в приемную Ришелье. Этот день, а именно 12-е ноября 1629 года, на­зывается с тех пор "день обманутых", так как многие тогда горько ошиблись в расчетах. Некоторым из наиболее ре­вностных сторонников Марии Медичи пришлось дорого по­платиться за свою вражду к кардиналу. Сама королева-мать все еще, видимо, не хотела признать себя побежденной. Проведав, что король увлекся, насколько это было возможно при его религиозных опасениях и малокровном организме, одною из фрейлин своей супруги, девицей Готфор, Мария Медичи пыталась при ее содействии подорвать доверие Лю­довика XIII к первому министру.